Читать «В памяти и в сердце» онлайн - страница 12

В деревне жизнь менялась. Да так быстро и круто, что порой в голове мысли путались. Не понимаешь, что хорошо, а что плохо. Правда, мы, молодежь, больше верили в хорошее.

Появилось новое слово «колхоз». Сначала казалось, это где-то далеко, но скоро дошло и до Ямных Березников. Сначала слух: крестьян объединяют в одно хозяйство: лошади, коровы будут общими. Говорят, и спать все будут под одним одеялом.

Мама на кухне печет блины. Слышно ее громыхание сковородой. В доме запах перегоревшего масла. Разговор отца с соседом ее встревожил. Вот она вышла из-за перегородки и решительно, волевым голосом сказала:

— Правление сатаны — божья кара. На Христа петлю накинули. Душа без Христа — Россия без царя. Сатане вольготно. Не то еще придумает. Не то. Заревем!

...В большом частном доме собрались мужики со всей деревни. За столом сидит представитель власти Пронин Николай Харитонович. Слова так и летят, где впопад, а зачастую невпопад, с прибаутками. «Ножик, вилка, два подпилка, поют, веселятся». Это его агитация за новую жизнь, за колхоз.

Первым поддался агитации Пронина Витя Кельянский. Не в порядке живет, а в кельях. Отсюда и прозвище Кельянский. Фамилия Китин значится только в документах. За ним потянулась Вера Шелякина. Вдова. И владельцы лошадей. Немного. Кулемин Савелий Ефграфович (Савва в народе) первый поднял руку.

— Я желаю!

— И я желаю! — повторил его слова Олюнин Тимофей Лазаревич.

Отец вернулся с собрания встревоженный... Перешагнул порог, шапку отряхнул от снега и приглушенно, не своим голосом изрек:

— Всё, мать! Хорошо отжили. Велят жить по-новому. Ничего своего не иметь. На дворе все хлевы поломать, а скотинушку отвести в общественный двор.

— Вот, вот, так я и говорила. Божья кара на нас. За грехи наши.

Отец собрался с мыслью и твердо сказал:

— Ну уж я Орлика своего им не отдам! Он мой! Выкормленный мною! Мой и будет!

* * *

...Прошли три счастливых года в педагогическом училище. Еще четыре месяца, и я сам стану учителем.

В перерыве меж занятиями ко мне подошел наш математик Кузьма Андреевич Гридин, в которого я был почти влюблен, и грубо, чего никогда с ним не случалось, сказал, будто топором отрубил:

— Заботин, к директору!..

К директору? Зачем бы это? Мне стало не по себе. Ведь никто из нас, кроме комсомольского секретаря Феди Кузнецова, в кабинете директора никогда не бывал. А тут я да еще по вызову!..

Когда я переступаю порог кабинета, Николай Алексеевич во френче, походившем на сталинский, сидел за столом.

Мнусь у порога, Николай Алексеевич сам подходит ко мне и говорит:

— Твои родители все еще не в колхозе, так?..

Хрипло выдавливаю из себя:

— Да, не колхозники...

Николай Алексеевич, снова полоснув меня взглядом, командует:

— В этот выходной езжай домой. Срочно оформи вступление. Ты меня понял? Иначе окончить училище не дадим!

Что я мог возразить? Я понимал — выполнить это непросто: отец будет сопротивляться. Как убедить его? Что надо сделать, чтобы он запряг Орлика и сам, по доброй воле отвел своего любимца в колхоз?