Читать «Славянский котел» онлайн - страница 162

Ной оглянулся на дверь и склонился над ухом Бориса:

— Здесь пропадал! Нас сейчас поведут, и вы увидите, какой здесь дворец. Тут живёт хозяин Ивана Ивановича. Это по его приказу мы приволокли вас с Дона, но адмирал Станишич, когда мы попали к нему на крейсер и когда он узнал, что вы за птица, связался со своим отцом, а затем и братцем–губернатором, и те сделали так, что вы очутились на Русском острове. За вас борются два миллиардера: Драган Станишич и вот этот… Он живёт здесь, и вы скоро его узнаете. Он какой–то олигарх — вроде бы из русских.

В этот момент дверь каюты открылась и Бориса, и Ноя позвали. Ступив на палубу, Простаков увидел дощатый причал и скалистый мыс, на вершине которого возвышался замок с двумя башнями по краям. Три парня приказали Борису и его врачу следовать по тропинке, вьющейся между скал к воротам. А вскоре они вошли в одну из башен и по винтовой лестнице поднялись на третий этаж. Парни открыли дверь большой комнаты, заставленной старинной чёрной мебелью, и сказали:

— Вот здесь вы оба будете жить.

И ушли. А Ной ходил по комнате. У каждого окна останавливался и подолгу куда–то смотрел. Потом вдруг повернулся к Борису и взволнованно заговорил:

— Нас продал Иван Иванович. И получил миллион. Может быть, два. А может, двадцать. Дал бы хоть половину нам. Но он не даст. И ничего не скажет. Наоборот, всем будет говорить, что мы сбежали сами. Им дали деньги, и они сбежали. Я это знаю. Мне можете верить.

И то ли сон освежил Бориса, то ли с доктором Ноем пришла к нему бодрость духа, но Простаков почувствовал прилив сил, к нему вернулось желание жить, он даже подумал: соберись с духом, наберись терпения — выход найдёшь, он придёт по промыслу Божию, и придёт в минуту, когда его не ждёшь. Нужно терпение, нужно спокойствие, нужна вера.

Заглянул в глаза Ноя. Они сузились, и в них отражались страх и тревога.

— Вы боитесь?

— Да, мне страшно. Если уж тут Иван Иванович — то мне страшно.

— Но вам–то чего бояться? Вы же с ним, как я понимаю, друзья. Вы вместе с ним и с Дона меня волокли.

Ной Исаакович продолжал смотреть на Простакова пристально, и глаза его то темнели, то в них неожиданно вспыхивал огонёк надежды. Но какой надежды? Что замысливал сам доктор? — этого в его глазах никто бы не прочитал.

— Друзья?.. Вы говорите, друзья с Иваном Ивановичем? А я вам скажу: у еврея друзей нет, у него есть одни враги. И даже брат, сват, тесть, племянник, — даже жена, если она еврейка, может от вас сбежать к другому, может вас продать, заложить, обокрасть. Еврей не живёт, он ждёт подвоха, предательства, удара в спину. Он сидит в окопе. Для него жизнь — война. Вы, русские, тоже на войне, но вы её не видите; вы толстокожие, вы верите тому, кому нельзя верить, вы хорошо спите, много работаете и мало думаете. Мы с вами разные. Вы спокойные, мы беспокойные. Вы довольны тем, что у вас есть, мы недовольны. И потому люди в Израиле живут мало. Еды у них много, а живут они мало. И там много больных. Еврей всё время слушает, где чего у него болит. А если ничего не болит, то ему кажется, что болит. В смысле ума и чувства вы толстые, мы тонкие. Потому у нас много музыкантов. Немецкий композитор Вагнер писал, что музыка нам не даётся, потому что у нас нет национальности. Но он неправ. Евреи его обидели, и он так писал. У нас нет национальности, но у нас есть целый мир. Мы понимаем всё и всех, мы умные, и даже очень умные. У нас есть Энштейн и Малевич. Энштейн изобрёл науку, которую никто не понимает. Сам он тоже. Малевич нарисовал квадрат. Над ним смеются и не понимают, что он — гений. Квадрат — это всё! Это весь мир и все галактики. Если в квадрате круг, а в круге квадрат, то будет квадратура круга. Но этого никто не понимает. Никто, кроме Малевича. И потому смеются. Сейчас в Москве есть Церетели. Он тоже наш. Там есть мэр Лужков — он тоже наш. Его фамилия Кац. И Ельцин наш. Его фамилия Ёльцер. Да, он тоже наш. Он дал ход Лужкову, а Лужков — Церетели. И скоро в Москве будет один скульптор: Церетели. И все дома, и памятники будут его, Церетели. А потом и Москву назовут именем мэра, который, как Ленин, носит кепочку. Церетели тоже чего–то там носит. И Москву назовут именем мэра — Кац. Да, город Кац. Вы смеётесь. Я вижу, как вы смеётесь. Но была у России столица Петроград, и был еврей в кепке Бланк. И очень скоро Петроград стал Бланком, то есть городом Ленина. Бланк–то он и есть Ленин. Так будет и с Москвой. С Парижем, Лондоном и Берлином тоже будет так. Но я заболтался, это от того, что ещё не знаю: кто и для чего сунул нас в этот каменный мешок. Вот сейчас пойду, похожу по комнатам, этажам и — узнаю. Потом вам скажу.