Читать «Баронесса Настя» онлайн - страница 170

— Простите, когда я волнуюсь, говорю на идиш. Это язык моих предков, но я его не люблю и плохо знаю. Я буду говорить на немецком, ведь вы немка.

— А сколько языков ты знаешь?

— Я с тётушкой объездила много стран, и всюду за три–четыре месяца осваивала язык. Я понятливая и память у меня хорошая.

— А дядюшка? Он серьёзно болен?

Да, очень, очень болен. У него — сосуды. Как услышит новости с биржи о курсе акций, о движении ценных бумаг, — сразу начинается маета, а потом — весь набор: сердце, голова, врачи, уколы, таблетки.

— Но зачем же он слушает эти новости?

— Он очень богат, а чем богаче человек, тем больше забот и тревог.

— А тётушка? И она больна?

Тётушка — кобра трёхголовая, я её ненавижу! Разъелась до безобразия. Ей сделали персональное кресло, но она и в него не может втиснуть свой зад. Только и слышишь: ох да ох! Только и снуют врачи, адвокаты.

— А зачем же адвокаты?

— Она переводит на себя всё — деньги, заводы, гостиницы… Дядя ещё не умер, а она уже все оформляет. Боится завещания. В день раз десять спросит: «Где завещание, — покажи!» А он сморщится, как от зубной боли: «Нет завещания, нет!», и хватается за сердце. А она повернётся к двери, прошипит: «Чтоб ты сдох, вонючий козел!» и уползает…

Негромко и плавно текла беседа двух девушек, вчера ещё не знакомых. Собственно, это была и не беседа, а душевные излияния Фиры. Настя лишь изредка задавала вопросы и снова молчала, слушая исповедь чужой и малопонятной души.

«Еврейка! Она еврейка», — думала Настя. «Они бедные, забитые, их преследуют», — снова вспоминала она часто слышанные в детстве слова о евреях. Они очень умные, они все таланты, гении. О таком писала «Комсомольская правда». Супер гений Буся Гольштейн — скрипач, композитор, поэт. Он и книги читал быстро. Р-раз! — и прочёл роман. В день — два романа, три… Таким он вошёл в сознание. Помнила, как директор школы Дора Моисеевна ходила по классам и, потрясая газетой, говорила, почти кричала: «Читайте! Читайте! — Вы узнаете, какие бывают на свете дети!» И она читала. И вслух в классе, и дома — всем домашним. Ей тогда тоже хотелось попасть в газеты, чтобы и о ней, как о Бусе Гольштейн, говорили, говорили…

За окном, опустившись к самой земле, точно глаза живых существ, сияли звёзды. Неяркие всполохи космических вспышек метались но небу. На фоне звёзд отчетливо рисовался запрокинутый на подушке профиль Фиры. Нос у неё был прямой и высокий, как у древнего рыцаря. Под простынёй горячо и трепетно дышало девичье тело. И здесь, как и на пляже, она была раздета.

— Фира, скажи мне, пожалуйста; почему вы все не носите купального костюма? У нас в Германии девушки стыдливы. Обнажённую лишь мать да близкая подружка увидеть может.

— Нравы и у нас, в Америке, сродни вашим, — пожалуй, и построже будут. Расковать стыдливость, воспитать культ тела и обучить девицу управлять своими чарами — такова цель института тётушки Брохенвейс.

— Института?

— Да, института. В России при царе был Институт благородных девиц, и там нашу сестру обучали танцам, светским манерам и всяким атрибутам красоты. У нас тоже — танцы, манеры, иностранные языки, но сверх того — и это главное — искусству гипнотизировать мужчину, подчинять его своей воле. В России был институт девиц, а у нас — институт невест.