Читать «Заслуженный гамаковод России» онлайн - страница 161

Но встречаются вещи и посерьёзнее: когда из настоящего природного дерьма искусство пытаются сотворить. То есть: наложит некто – именующийся художником – кучу посреди галереи, а другие деятели – называющие себя критиками – данную кучу в качестве шедевра представить пытаются. Что? Вы не верите? А напрасно: в прессе подобное достаточно много освящается, и кое у кого даже сочувственный приём находит: есть такие. Но здесь уж безусловно: никакой коммерции, одно чистое искусство. Потому что в противном случае слишком много художников в один миг может появиться: до того и не подозревавших о своей высокой миссии.

Как? А кто вам сказал, что я против системы знаменитостей? Если достойны того – пускай зарабатывают подобным способом: лично у меня возражений нет, тем более что воздействовать на меня они всё равно не в состоянии: я лишь приму внушаемое к сведению, и не больше того. Другие же меня мало заботят: не собираюсь я думать и решать за них, уж поверьте мне. И если им не хватает мозгов, то моей вины здесь нет: я могу заверить вас, что условия-то у меня – с самого начала – мало отличались от среднестатистических: и если уж отличия и имели место, то не в положительную сторону. Так что всем – чем владею – я обязан себе; а также мамочке и папочке. Но разве я жалуюсь и прошу сострадания к самому себе? Ничего подобного: не требуется мне это: абсолютно. А вот по отношению к человечеству – в совокупности, как к виду Хомо сапиенс – у меня всё же есть некоторые чувства: близкие к жалости. Они ведь глупые и жадные. И ещё больные: и в таком состоянии долго не продержатся. Это я как специалист говорю. И то, при чём мы с вами присутствуем – а ведь это и есть «золотой век»! Неужели вы не поняли? «Золотой век» перед отправкой в небытие. Хотя – может, кто-то и спасётся: может, человечеству удастся построить космический корабль, на котором избранные улетят в поисках нового пристанища и дома. Только вот мы там не окажемся: неужели у вас имеется лишний миллиард долларов в запасе? У меня тоже нет: таких залежей или хотя бы тысячной их части. Так что будем пить и веселиться, пока есть такая возможность. А то неизвестно ещё: что же будет с нами лет через тридцать, или сорок, или пятьдесят. Так что я совершенно не собираюсь дёргаться: какой в этом смысл? И не хочется мне становиться новым спасителем: тошно мне от этого. А перспектива Голгофы приводит меня в полное уныние: не желаю я своей жизнью добывать кому-то постороннему спасение. И вообще: абсолютно бессмысленно и глупо всё это. Они сами выбрали себе судьбу. Я? А что я? Когда разверзнется бездна, и столбы пламени и куски магмы полетят в почерневшее небо, я не буду бегать и суетиться: я выберу холм повыше, с которого можно будет получить наилучший обзор, запасусь едой и жидкостью и с удобствами буду наблюдать последний день Помпеи: как они мечутся и суетятся, орут разинув глотки и пытаются этим уйти от неотвратимого: но где им найти спасение на узком клочке суши: лава уже засыпает покинутые жилища, не давая уйти слабым и бессильным: хотя и здесь находятся мародёры – когда ж их не было? – и хватают куски золота и драгоценные камни, и режут глотки тем, кто – совершенно уже напрасно – пытается сохранить свои богатства в неприкосновенности: но и мародёрам – здоровым и сильным – не всегда удаётся уйти от подземного гнева – их тоже засыпает падающими обломками, и последние стоны из-под слоя пемзы и пепла несутся над разгромленным и погибающим городом: некоторые же пытаются найти спасение на море и выводят набитые людьми суда и лодки на открытый простор, но здесь их ждёт новая угроза, не менее смертельная: набегающие волны цунами хватают жалкие посудины и проносят их обратно до оставленной гавани, чтобы выбросить на опоганенную ими землю и растереть в порошок, и те, кто ещё не успел выбраться из этого ада, оставляют свои жалкие попытки. А что же я? Я покорно сижу и жду своей участи, когда кипящий поток достигнет моего холма и станет заливать его первородным веществом, и когда уже поток будет совсем рядом и только шпили высочайших зданий ещё будут возвышаться над красным кипящим морем – вот тогда я наконец и пущу себе пулю – для надёжности – в висок: последний свидетель ушедшего сгинувшего человечества.