Читать «Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу» онлайн - страница 99

– В вашем характере нет насмешливости, и вы любите вступаться за тех, над кем смеются, – сказал Нивельзин – Но…

– Позвольте, Павел Михайлыч, – не замедлил перебить его Волгин. – Согласен, Лидия Васильевна не насмешлива и любит вступаться, согласен. Но дело не в этом: точно, мы с вами несколько недоглядели. Она говорит правду. Соколовский человек очень практичный.

– Помилуйте, Алексей Иваныч… – начал было Нивельзин.

– Нечего миловать, Павел Михайлыч. Лидия Васильевна говорит правду. Если судить правильно, по всему видно, что он человек очень практичный. Подумайте-ка вы сам хоть о том, что он умел устроить свое дело о поступлении в академию, а вы сам знаете лучше меня, это было дело очень трудное. Все рассудил, все обработал. Как сделать? – Надобно приискать сильного протектора. Что это, наивный или практический взгляд на вещи? – И нашел и очаровал, – чем? – Экзальтациею, благородством, умом? – Нет-с, извините: на этом, говорит, далеко не уедешь с такими олухами, – покажу я ему, говорит, как я марширую и выделываю ружьем. – Это наивность или практичность? – Да и все разбирайте, во всяком поступке, то же; и результат берите: в четыре, в пять месяцев – прапорщик, – или в драгунах они называются корнетами? – оговорился он с обычною основательностью. – Прапорщик или корнет, без гроша денег, в заштопанном сюртуке, – куда пробрался? – Сами сказали: «Буду на вечере, где увижу члена военного совета» – ого! Как вам это нравится? – И по Невскому гуляет, – с кем? – С фрейлиною в собольей шубе! – Тоже недурно для оборванного армейского прапорщика, недурно.

– Но, помилуйте же, Алексей Иваныч: эта самая Тенищева – в каком свете выставляется его практичность восторгом оттого, что он приобрел себе прекраснейшую, полезнейшую сотрудницу, в Тенищевой! – Пусть еще была б она молода, имела бы поклонников, – тогда, пожалуй, можно бы ждать какой-нибудь пользы от ее усердия. – Но – пожилая женщина, никому не интересная, всем надоевшая пустою, невыносимою болтовнёю, справедливо заслужившая у самых глупых людей репутацию, что она еще гораздо глупее их. – Восхищаться ее усердием, ждать от нее пользы, – это имеет смысл?

– Для вас, Павел Михайлыч, это смешно, потому что вы не родились агитатором; и для меня это отчасти забавно, потому что я слишком вялый человек: знаете, я люблю смеяться над тем, на что не хватает энергии у меня. Агитаторы мне смешны. Но все ваши сомнения и мои насмешки ровно ничего не значат. Она пуста – так что же? – И пустые люди в искусных руках бывают полезны, лишь были бы усердны. Он умел заставить ее усердствовать, и будет польза, потому что она скачет по его команде, – по глупости оступится, кинется в сторону, он поднял, повернул на дорогу, – и скачет опять, как ему надобно. – Нельзя-с, умных людей не наберешь столько, сколько надобно орудий агитатору, он должен нянчиться и с глупыми. «Но никто не уважает ее». – Пусть, а ему какая надобность? – Все равно, когда это ей не остановка: лезет ко всякому и барабанит. «Но никто не слушает ее». – Слушай, не слушай, поневоле кое-что услышишь, когда трещит над ухом. – Помилуйте, умными ли людьми пользуются умные люди, чтобы подымать шум? Нет, умные люди не годятся быть волынками: взял под мышку, налегай, волынка и дудит, – глупые удобнее для этой роли. Невозможно вести пропаганду без помощи дураков и дур, ими все дело красится и цветет.