Читать «Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу» онлайн - страница 79

– Да от кого еще узнаете, если дам остыть самовару? – Авдотью попрошу, чтобы не выдала меня.

– А на Алексея Ивановича ты уже надеешься, что он не скажет? – Видите, Нивельзин, какой он у меня человек: Наташа, глупая девчонка, и та понимает, что нельзя так жить на свете! – Она вздохнула. – Иногда с ним смех; больше скука, даже горе.

– Ах, господи, что вы говорите, когда сами знаете, что дай бог, чтобы все мужья были такие! – не могла не вступиться Наташа.

Погода была очень хорошая. Волгина стала говорить, что когда устанет, возьмет коляску, и они поедут кругом города; что после верховой езды самое любимое ее удовольствие – кататься. Теперь она может всегда доставлять его себе: деньги на это есть. – Потом она расспрашивала Нивельзина о его родных, особенно о матери. Потом опять говорила о верховой езде, восхищалась тем, что на следующее лето опять будет ездить верхом, рассказывала, какие лошади были у нее в старину, радовалась тому, что года через полтора опять у нее будут свои лошади. Потом опять слушала, какая деревня у Нивельзина. – Они много раз прошли по Невскому.

– Начинаю уставать, – сказала она. Но, заговорившись, ходила дольше, нежели думала. – Брать коляску на полтора часа не стоит: жаль денег. Зайдем в Гостиный двор, там отдохну.

Она зашла в одну лавку, в другую, в третью. Купцы были ее приятели. Они приносили ей складной стул, если в лавке не было дивана. Они потчевали ее чаем, если пили. Она велела пить Нивельзину. Она толковала с купцами о их семейных делах. Они показывали ей новые товары, хоть она и говорила, что пришла не покупать, а в гости к ним.

– Успеем зайти еще в гости? – сказала она, выходя из третьей или четвертой лавки. – О, уже почти четыре часа! Пора домой! Очень скучно было вам, Нивельзин, в Гостином дворе? Ах, я забыла, что влюбленные не могут скучать!

– Я несколько скучал, – сказал он.

– Уже скучали? – Это утешительно! – Видите, как скоро проходит, – даже скорее, чем я думала; и это немножко обидно мне.

Он стал серьезно говорить, что теперь его рассудок прояснился. Она прояснила его рассудок своим простым, беззаботным разговором и обращением. В самом деле, не надобно было придавать важности тому, что он был влюблен в нее. – «Был», – будто это уже прошло! Быть может, еще не совсем. Но если еще и не совсем прошло, то он видит, что довольно скоро пройдет совершенно. Ему теперь грустно за себя, что он не понимал ее. Она должна извинить ему это, потому что он был человеком с испорченным сердцем. Но он чувствует теперь, что это не было сродно ему, потому что ему так легко было сознать нелепость, мелочность, пошлость, варварство понятий, которые он должен отбросить. Они были внушены ему обществом. Но не проникли до глубины его души: он чувствует, что в его сердце воскресли чувства, достойные порядочного человека. У него только недоставало силы самому сбросить с себя его азиатской дикости. По диким привычкам общества, молодой человек непременно должен волочиться за молодою женщиною, если сближается с нею; она, если не отталкивает его, непременно хочет, чтобы он волочился за нею. Но это – пошлый азиатизм, хоть он и пришел к нам из Европы; это – продолжение гаремных нравов под формами цивилизации. Разве единственная жизнь женщины – любовные интриги? – Так, но только в гареме. И разве мужчина – животное, не знающее других радостей, кроме тех, каких азиатец ищет в гареме? – Так, но только пока мужчина – тиран, сам подавленный рукою другого тирана. – Он воображал себя цивилизованным человеком и не понимал, что молодая женщина может говорить с молодым человеком просто как человек с человеком…