Читать «Том 2. Пролог. Мастерица варить кашу» онлайн - страница 170

Николай Гаврилович Чернышевский

– Они оба будут чрезвычайно обрадованы, узнав, что вы стали говорить.

– Да, будут, я уверен.

– Знаете ли что? – Я пошлю кого-нибудь к ним, сказать.

– Пошлите. Это хорошая мысль.

Волгин пошел искать хозяина, распорядился.

– Но скажите же, Владимир Алексеич, почему вы уехали от них так торопливо и сочинили предлог, письмо от меня, чтобы замаскировать причину отъезда?

– Друг мой, он еще слаб, ему вредно было бы много говорить, – заметила Волгина, – расскажет когда-нибудь после.

– Твоя правда, голубочка, – согласился муж, не замедлив сообразить, что действительно правда.

– Расскажите вы, что там было у вас? Удалось или, как вы ждали, не удалось? – сказал Левицкий.

Волгин не утаил ничего; хоть ему очень хотелось бы утаить от жены историю о том, как он украсил себя разноцветными шелками: при своей сообразительности он рассудил, что утаивать было бы напрасным трудом: все равно рассказал бы Нивельзин.

При всем желании побранить его жена не могла не смеяться. И Левицкий улыбнулся. Потом скоро стал дремать. Волгина увела остроумного рассказчика.

– Чудак ты, мой друг, – заметила она ему, когда они сходили с лестницы, – человек только что начинает вправляться, а ты вздумал расспрашивать его.

– Это твоя правда, голубочка, – согласился основательный мыслитель. – Но только отчего же он уехал из их деревни? – Я вижу, вовсе не от Илатонцевой, – уверяю тебя, голубочка, не от нее.

– Ты ужасный простяк, мой друг.

– Это твоя правда, голубочка, – не замедлил согласиться основательный мыслитель.

– Но как я рада, мой друг, – о, как я рада за него; и еще больше за саму себя: теперь я не буду беспокоиться, что ты убиваешь себя, – теперь ты не будешь сметь слишком много работать.

Часть вторая

Из дневника Левицкого за 1857 год

Май

27. Нанял квартиру. Не хочу ни одного лишнего дня оставаться в институтских стенах. – Когда вернулся в институт, услышал, что конференция кончилась. Ликаонский, Черкасов и все наши – старшие учители. И я тоже, против ожидания. Степка ораторствовал обо мне часа два и доходил в своем неистовстве до откровеннейшего бесстыдства: – «Наконец, я должен сказать вам, господа, что имею несомненные доказательства тому, что Левицкий – автор той гнусной записки к министру, по которой решено закрыть наш институт». – Для многих профессоров это было новостью. Впечатление было поразительное. Одни изумлялись моей хитрости и злобе, другие бесстыдству Степки. – «Пусть он автор этой записки, я не могу осуждать его за правду». - сказал Рязанцев. – «Но, Григорий Сергеич, мы лишаемся мест. – продолжал Степка, нисколько не стесняясь. – Вам хорошо говорить, у вас есть кафедра в университете, у вас есть поместье. А я и многие другие, мы останемся без куска хлеба». – «О вас, Степан Иваныч, я не могу судить, останетесь ли без куска хлеба, а другие в течение двух лет успеют приискать себе должности». – Нашлось еще два, три человека, в которых честность взяла верх над расчетом, большинство, разумеется, разделяло чувства Степки или не смело противоречить ему: еще два года он остается их начальником. Рязанцев сказал, что если не выпустят меня старшим учителем, он поедет к министру и объяснит причину вражды ко мне. Степка струсил. – Черкасов не помнит себя от радости, что Степка не успел сдержать своего обещания выпустить меня с дурным аттестатом. Я говорил ему в двадцатый раз, что для меня было бы все равно: Илатонцев сделает, что я останусь в Петербурге, и хоть бы написали в аттестате, что я не умею читать, мне было бы мало убытку – «Но ты сам говорил, что Степка погубит тебя, не давши старшего учителя». – «Когда я говорил это, Черкасов? – Зимою, до знакомства с Илатонцевым». – «Но все-таки». – «Что же „все-таки“? Тогда, если бы я не кончил старшим учителем, я не мог получить места в Петербурге. Не двадцать ли раз я доказывал тебе в эти три недели, что аттестат потерял для меня всякую важность, когда Илатонцев предложил мне оставаться учителем у него и обещал выхлопотать согласие министра?» – «Конечно, так. Но все-таки». – Пройдет ещё полгода, он совершенно убедится и будет толковать об Илатонцеве. – когда, быть может, отношения к Илатонцеву уже перестанут иметь важность для меня. Но сколько любви ко мне в нем! Он совершенно забывал думать о себе от радости за меня. Удастся ли ему получить место на родине?