Читать «Лесные шорохи. С вопросами и ответами для почемучек» онлайн - страница 49

Положил я на стол картошки. Одна другой меньше. Сам залез под шапку-невидимку. Вот стук коготков, быстрый взмах крыльев: сойка хватает крайнюю маленькую картошку. Схватила, выпрямилась – сейчас улетит! Но – чудо! – сойка не улетела, сойка растерялась! Сойку одолела жадность, она бросила маленькую картошку, схватила побольше. А рядом-то лежит ещё больше! Бросает среднюю и хватает самую большую. Теперь скорей в лес. Но жадность, жадность! Сойка склоняет шею, ёрзает клювом по доскам, исхитряется прихватить к большой картошине ещё и маленькую. А я успеваю её снять.

Теперь-то я знаю, что делать!

С помощью разных картошин я стану командовать жадной сойкой как захочу. И даже не разных, а двух одинаковых. Да, да, совсем одинаковых, только обязательно двух!

На столе две одинаковые картошки. Стук коготков – и сойка хватает одну. Но кажется завистливому глазу, что рядом больше кусок. Отброшена первая, в клюве вторая. Нет, вторая вроде полегче. Брошена вторая, скорей за первую!

А я снимаю, снимаю, снимаю…

Почему сойка растерялась?

Сойку одолела не жадность, а стремление экономно расходовать энергию, то есть унести за один раз как можно больше припаса. Так она всегда поступает, когда запасает впрок жёлуди и орехи. В «мешочек» под язык она прячет не один орешек, а сразу несколько. Причём, если не умещаются два крупных орешка, она к крупному подбирает в пару орешек помельче. Или может отказаться от крупного, а взять три мелких орешка. Подбор занимает определённое время, что сойка продемонстрировала в случае с картошкой.

Сойка

А соечный глаз горит, горит. То первая картошина в клюве, то снова вторая. То вторая, то снова первая.

А я снимаю, снимаю, снимаю…

И глаза мои тоже горят, и жадность одолевает. Давно снята сойка, а я всё снимаю, снимаю, снимаю…

Сыч

Жил-был в лесу Сыч: лапы цапучие, глаза завидучие. По ночам разбойничал, днём прятался в густых ветках. Но пришла осень, ветер-листодёр все листья содрал – негде стало прятаться.

«Надо дупло искать, – решил Сыч. – Зима на носу».

Нашёл дупло, стал в дупле жить. Что теперь ему зимние холода! А если ещё мышь про запас скогтить, так и зимний голод не страшен.

Скогтил жирную мышь, положил в дупло. Хороша мышь, вот бы ещё такую! Ещё скогтил – и опять в дупло.

«А теперь, – разохотился, – в самый раз синицу поймать!»

Синицу поймал, сунул в дупло. Землеройку придушил. Птичку пищуху. Потом птичку королька. Напоследок воробья придавил. И всех затолкал в дупло.

«Заживу теперь в сытости и тепле!»

И хотел было сам в дупло спрятаться. Да глядь, а места-то в дупле нет! Доверху дупло припасом забито, голову и ту не втолкнуть.

Сел рядом с дуплом на сук голый: перья от ветра дыбом, на носу дождевая капля. Что делать? Другое дупло искать – трудов жалко. Рядом с дуплом зимовать – себя жалко.

Стал Сыч у дупла жить, добро сторожить. Худо ему: и дом есть, и припас есть, а радости нету.

Всегда ли сыч зимует рядом с дуплом?

Воробьиный сыч, а речь идёт о нём, действительно делает осенью запасы корма на чёрный день. Ловит излишек добычи и складывает её в дупло. Иногда в такой «кладовке» хранится несколько десятков грызунов и мелких птичек. Однако сыч не набивает её доверху, в дупле всегда остаётся место и для хозяина. Спящий поблизости от дупла сычик – осенью не редкость. Он не добро сторожит, а охотится. Осенью и зимой для охоты сыч использует не только сумерки, но и дневные часы. Лес осенью пустеет, и добыча не крутится под носом, как это было летом. В ненастье он не покидает дупло. Вот тогда и выручает «кладовка».