Читать «Отрывки (сборник)» онлайн - страница 4

Глядя на то, что делается кругом нас, можно подумать, что духу нетерпимости суждено до конца быть бичом современной цивилизации. Лишь только кровавый призрак религиозной нетерпимости начал бледнеть и его громадные размеры начали уменьшаться, с другого конца Европы стал подниматься призрак не менее страшный и стал поить землю человеческой кровью. Этот призрак – вопрос о национальностях. Я спрашиваю, какую выгоду имеет немец, который пашет землю около Зальцбурга, от того, что он будет питать вражду к чеху, сапожнику в Праге, и обратно? Если от этого произойдет война, то их разорят податями, а если они не поддадутся слабости вражды и будет мир, то с них податей этих не потребуют, промышленность разовьется, и они оба выиграют. Понятно, что между католическим ксендзом и лютеранским пастором вопрос о религии – это вопрос о хлебе, вопрос о том, кому будут платить жители известного прихода – тому или другому. Точно так же вопрос о национальностях между чехом и немцем – чиновником, а может быть, и землевладельцем – это вопрос о том, кому достанется известная должность, кому удастся дешево купить известное именье. Но народам-то что до этого за дело? А ведь между тем чиновники и священники не могут поднять знамя вражды, если народы за ними не последуют. Как же не стыдно после этого народам позволять себя до такой степени водить за нос и замешивать себя в кровавое дело, от которого они могут только проиграть? Вражда эта, высасывая в течение веков все материальные средства народа, одинаково деморализует и победителей и побежденных, развивает в них страсть к насилию и придает самым грубым и диким наклонностям вид благородного патриотизма. Дело может доходить до того, что целые государства превращаются в притоны разбойников, разбойники обращаются в народных героев и при случае могут занимать высшие места в государствах; Турция слишком известна как пример такого печального положения. Национальная и религиозная вражда может мешать государству принять необходимые для его безопасности пределы, и если пределы эти сохраняются под давлением внешней силы, то из этого выходит слабость, которая часто хуже ограниченных пределов. Местности со смешанным населением делаются жертвою бесконечных раздоров и бесконечного взаимного притеснения, а если мы бросим взгляд на карту цивилизованного мира, то убедимся, что местностей с вполне однородным населением в национальном и религиозном отношении вовсе нет, а местности, где люди другой национальности и веры живут только в ничтожном числе, составляют значительное меньшинство. К местностям однородного населения можно отнести: Италию, почти всю Швецию, Норвегию, значительные части Испании, Португалии, Франции и Дании и некоторые губернии России. Из всего пространства Европы в 178 000 квадратных миль только 54000 кв. м[или], т. е. менее трети, покрыты сплошными массами однородного в религиозном и национальном отношении населения. Только Италия, Испания, Франция и Россия могли бы составить из местностей однородного населения государства, достаточные для своей собственной защиты. Из трехсот миллионов европейского населения только девяносто могли бы жить в таких государствах; следовательно, значительно более двух третей европейского населения были бы вечной жертвою или внешней слабости или внутренних междоусобий и взаимных преследований. Можно ли воспитывать в себе чувства, более противоположные своему собственному счастью и общественному благу? Не есть ли это тяжкая болезнь, высасывающая все здоровые соки из современной цивилизации и могущественно задерживающая прогресс человечества?