Читать «Московские розы» онлайн - страница 2

Так звались некоторые концы и улицы Москвы. А какими удивительными, явно смеющимися, были имена ее рек: Чичорка. Синичка, Хапиловка, Кабанка, Неглинка, Самотека и сама Яуза…

Чудесны были имена и чудесных московских икон: Блаженное Чрево в Благовещенском, Благодатное Небо в Архангельском, Всемилостивейший Спас, Золотая Ряса и Сын во Славе Отчей в Успенском, в Новодевичьем – Одигитрия и Руно Орошенное в Зачатийском, на Остоженке…

А колоколов на Иване Великом было сорок, весом в шестнадцать тысяч пудов, и среди них Семисотенный, Реут и Вседневный.

Девять звонарей играли на тридцати колоколах Троицы, и были там колокола по имени Лебедь и Немчин, Переспор и Корнаухий, Глухой и Годунов, Сокол, Ясачный, Медведь и Вожак.

Застольные, Нефимонные, Набатные, Всплошные, Часовые, Палиелейные, Пленные, Ссыльные, Красные, Золоченые и Царские колокола были в Москве. Там были семьи колоколов – Четыре Брата или Три Рожка, Зазвонницы или Кимвалы, и был в Москве колокол Тишайший…

Литье колоколов – излюбленное искусство Москвы. Шесть веков назад отлил первый кимвал в Москве литейщик по имени Римлянин, но только на колокольных шатрах сохранились полустертые и неразборчивые имена русских мастеров:

– Харитон Иванов со товарищи Петром сыном Дурасовым слияли сей колокол во хвалу и во славу Бога Всемогущего…

Пушечный литец Андрей Чохов отлил Реут Ивана Великого и знаменитую Царь-Пушку, Царь-Колокол отлит литейщиком Иваном Моториным с сыном Михайлой, и тридцать три колокола поставлены в часовой бой на Спасской башне русским мастером Ефимом Горловым…

Звоны и благовесты, колокольная музыка всегда были музыкой Русской земли. Тончайшие обительские звоны передавались звонарями из рода в род. Славились нежные и певучие Звенигородские звоны, Симоновские и Савва-Сторожевские серебряные звоны.

Московские звоны Николы у Красных Ворот и колокольницы Вознесенской почитались усладительными красными звонами.

И кто не слышал о малиновых звонах Ростова Великого, о ростовских часомерах, отбивающих часы ночи и дня, – Ионанском, Акимовском и Будничном…

А фигурные звоны Троицы – переборы и трезвоны, перезвоны и зазвоны по обиходникам, во все язычные и в красные…

Гудела, струилась, плыла крылатая Москва в неутихаемых звонах всех своих Троиц на Капельках, на Листах, на Грязах и всех Никол в Кленниках, в Гнездниках и Николы Мокрого и Заицкого, Николы на Пупыщах и в Кошелях, на Студенце и на Ямах, в Плотниках, на Песках, на Шепах, в Толмачах, в Пыжах, на Красном Звоне и Курьих Ножках, и Климента папы Римского, и Неопалимой Купины, и Воскресения в Гончарах, Рождества на Палашах, Благовещения на Бережках, Богородицы в Сенях и Богородицы в Звонарях, Похвалы Пресвятые Богородицы в Башмачках.

Но умолкла Москва, и ее звенящие, колокольные имена кажутся теперь чужими звуками забвенного языка, и веет от них воздухом засохших цветов, церковным воздухом ладана и воска…

Москва – увядшая роза. Так пыльный букет; отдающий горькой полынью, находят иногда за домашним киотом, но уже не знает в доме никто, какие воспоминания и какие приметы хранят засохшие цветы.