Читать «Азовское сидение» онлайн - страница 7

* * *

За шестнадцать дней Азов разбили пушечным огнем, засыпали землей, разнесли.

Теперь это была груда дымящихся, горящих развалин. Но все слышался в пороховом дыму звон московского колокола, вероятно, от Николы Чудотворца, доносился иногда свирепый крик осажденных…

Турки пошли на приступ. Двадцать четыре приступа, один за другим.

Многотысячные человеческие волны накатывали на развалины города.

«Ножами мы с ними резались в приступе, – просто вспоминает о страшных днях казачье письмо. – Почали уже они к нам в ямы метати ядра огненные, чиненные, и всякие немецкие приступные премудрости. Тем нам чинили пуще приступов тесноты великие. Побивали многих нас.

Почали нас осиловать, доступать прямым боем: присылать к нам на всякий день янычев своих по десяти тысяч человек.

Приступают к нам целый день до ночи. Ночь придет, – на перемену им идут другие десять тысяч: те к нам приступают ночь всю до света. Ни на один час не дают нам покою: бьются с переменою день и нощь, чтобы истомою осиловать нас…»

«Истомою осиловать нас…» Представляет ли потомок, какую истому несли в те дни и ночи казаки на Азове?

* * *

На улицах, в ямах – всюду убитые. Раненые стонут на кожухах и овчинах, на соломе, запекшейся от крови. Уже не перевязать куском рваной посконной рубахи посеченное плечо или руку, не поднести кружки с водой к обсохшему рту.

Бредят, молятся, поют.

Огонь день и ночь бьет по груде изб, телег, скарба, по поднятым темным иконам, по роще казачьих знамен и хоругвей, по человеческому стаду, скучившемуся у Николы Чудотворца, у самого моря, под горой.

Старухи-казачки, подоткнувши полы синих кафтанов, в казацких сапогах, подбитых подковами, и ребята перетаскивают под огнем убитых сыновей и батек.

Молодые казачки, многие в мужниных шароварах, босые, грудь перекрещена пищальными патронницами, подают мужьям снаряд в самый огонь. Чудно сказать, но и молодые пленные турчанки, нежные Джани-ханум, откинувшие чарчаф, такие же загоревшие, зеленоглазые, как казачки, тоже несут своим мужьям-гяурам – Ивасям, Олешам, Андриям – в огненное пекло тяжелые пищали. И молодой казак, с мокрой чуприной, с лицом, залитым потом, в порохе и гари, весело выблеснет всеми белыми зубами, когда подойдет к нему Джани, вчерашняя басурманка, а нынче, по-Божьему закону, верная казацкая жена.

Раны загнивали, смердела конская падаль. Развалины Азова горько дымились…

«От тяжких ран своих, – рассказывает казачье письмо, – от всяких осадных лютых нужд, от духу смрадного и от человеческого трупия отягнали мы все многими болезнями лютыми, осадными. В малой дружине своей уже и перемениться некем: на единый час отдохнуть нам не дадут.

Отчаявши мы живот свой в Азове-городе, в выручке своей безнадежны стали от человек».

* * *

Казаки понимали: настал конец.

Войско толпилось под образами Иоанна Предтечи и Николы Чудотворца. Чаяли себе помощи только от Вышнего Бога.

– Али мы вас, светов, чем прогневали, что опять хощете идти в руки басурманские, на вас мы, светы, надеялись, когда в осаде сидели. А теперво от турок видим впрямь смерть свою…