Читать «СТАТУС-КВОта» онлайн - страница 23
Евгений Васильевич Чебалин
– А Сталин?
– О встрече с ним вопрос возник, когда он распознал главную этнозаразу и болезнь России, созрел до способов лечения ее. Но не успели: наступил 53-й, все оборвалось. Готовилось приглашение Георгия Жукова. Но он прогнулся под Хруща и протолкнул его в Генсеки. После чего ОНИ отменили приглашение. Теперь здесь ты. И заповедь для всех, без исключения: не разглашать того, что видел.
– Как можно перекрыть приступ болтливости даже у самых почтенных и молчаливых?
– Есть способ излечения подобных приступов.
– Киров и Вавилов…Я в неплохой компании. Еще бы избежать кончины, которая их настигала.
– ОНИ учли недоработки охраненья.
– Как…как все могло здесь сохраниться? По всему этому прошлись метлой тысячелетия!
– Как в Арктике, в Сибири находят мамонтов, еще вполне пригодных в пищу? Здесь схожий климат. Ковчег засыпан снегом девять месяцев в году. И он из просмоленного, не гниющего олеандра.
– Вокруг Ковчега желтизна созревших злаков. Все вызревает за три месяца?
– Бывает меньше. За два. Как в приполярной тундре. Идем. Пора работать.
…Они стояли по пояс в желтушно редком, клочками лезшем из земли диком злаке, уже налившем хотя и мелкий, но каменисто твердый колос: зернянка, полба?! Иль прародительница нынешних пшениц T. Timopheevi.?!
Смиряя ломившееся в ребра сердце, ощупывал и тискал в неистовом благоговении Василий колючие колосья.
– Она… родимая.?!
– Та самая. С тридцатью двумя хромосомами. С глубинной корневой системой в восемь-десять метров. Предполагаемая устойчивость в мучнистой росе и вирусу табачной мозаики на равнине 15-20 лет. Перепроверил трижды в Ереване и Ленинградском флоро-центре.
– Откуда она тут… во льдах, лавинах, в куцом двухмесячном лете… среди камней и скал?
– ОНИ создали ее перед прибытием Ковчега. ОНИ же высеяли рядом, кроме пшеницы, и корм для молокодающих – коров и коз. Мы зовем его Galega восточная. Неистребимый многолетник, нафаршированный протеинами и сахарами. Дает по триста центнеров уникальной кормовой массы с гектара и плодоносит без посева десять-пятнадцать лет. С ним рядом кукурузе делать нечего.
– Вон тот?
В пяти шагах от островка пшеницы размашистой и встрепанной куделью стеной стояла (по пояс!) травища с густым соцветием почти вызревших семян.
– Он самый.
– Ашот, дружище…великий армянин Ашот! Чем мне расплачиваться за царские подарки? – Пригнувшись, ладонями, щеками, всем лицом ласкал Василий драгоценный хлебный злак.
– Какие, к черту тут сады Семирамиды, Тадж-Махал… восьмое чудо света – вот оно! Великий дикоросс… вот с ним мы продеремся сквозь ханыг тупоголовых! Сквозь мразь член-корровского каганата – к свободной, сытой безотвалке…
– Рви колосья! – Вдруг стегнул командой сквозь зубы Григорян.
Василий дрогнул. Меловой бледностью наливалось лицо Ашота, истаивал с него загар. Подрагивал в руке наизготовку взятый арбалет.
– Ты что?
– Быстрей!! – Хлестнул тревогой Григорян.
Василий обернулся, отслеживая взгляд Проводника. Шагах в пятнадцати вздымался на дыбы оскаленный, косматый зверь. Он разгибался – бурый урод на фоне задранного носа Ноева Ковчега: медведь в два средних человечьих роста раскачивался, свесив лапы. Торчал из плеча его, из буро-слипшегося шерстяного колтуна обломок арбалетной стрелы. Сталистым, незнакомым голосом прорвало Григоряна. Надменно рубленые слоги на неведомом языке чеканили угрозу: