Читать «Теоретик талантливой жизни» онлайн - страница 4

Последний вопрос ставится и Андреем Прозоровым: «О, где же оно, – восклицает герой «Трех сестер», – куда ушло мое прошлое, когда я был молод, весел, умен, когда я мечтал и мыслил изящно, когда настоящее и будущее мое озарялись надеждой? Отчего мы, едва начавши жизнь, становимся скучны, серы, неинтересны, ленивы, равнодушны, бесполезны, несчастны?» И, очертив общие контуры жизни той среды, представителем которой он сам является, Андрей продолжает: «только едят, пьют, спят, потом умирают… родятся другие – и тоже едят, пьют, спят и, чтобы не отупеть от скуки, разнообразят жизнь свою гадкою сплетнею, водкой, картами, – сутяжничество, и жены обманывают мужей, а мужья лгут, делают вид, что ничего не видят, ничего не слышат, и неотразимо пошлое влияние гнетет детей и искры божие гаснут в них, и они становятся такими же жалкими, похожими друг на друга мертвецами, как их отцы и матери».

Мы привели примеры лиц, столь мало похожих друг на друга в социальном отношении. Перед нами три общественные типа, выразители общественных течений различной степени прогрессивности. Но, несмотря на свое социальное несходство, они произносят формулу одной и той же исповеди. И «неизвестный человек», и Иванов, и Прозоров, обсуждая переживаемые ими драмы, освещают последние одинаково односторонне и с тождественной точки зрения. Все они в «корень вещей» не смотрят, социального анализа своих драм не дают: в этих драмах они подчеркивают лишь индивидуалистический момент. Эти драмы, в их представлении, оказываются не более как драмами душевной слабости, усталости, ничтожества. Правда, они затрагивают вопрос о причинах возникновения подобных драм, но ограничиваются одной постановкой вопроса, не делая никаких попыток разрешить его. Точнее, они поступают в данном случае так, как поступают всякий раз, когда бывают вынуждены высказаться о генетическом и этиологическом основании жизненных явлений, то есть, верные своему миросозерцанию, «чеховские герои» заявляют о своем полнейшем агностицизме. Процесс жизни представляется им замкнувшимся в узком кругозоре «обрывков» действительности, сцеплением иррациональных случаев, игралищем каких-то темных стихийных сил, постичь сущность которых человеческий разум не властен. Пользуясь позицией агностицизма, они, таким образом, получают возможность говорить только о том, что их исключительно интересует, получают возможность в своем истолковании жизни не идти далее характеристики личных переживаний. Генетическое исследование социальной подпочвы, на которой возникают их «душевные драмы», привело бы их к необходимости заняться самообвинением, вынести себе беспощадный приговор, обесценить свое «право на жизнь», признать себя социальным атомом незначительного удельного веса: позиция «агностицизма» избавляет их от подобной печальной необходимости, широкий путь для индивидуалистических мотивов открыт. Исповедь чеховских героев сводится в конечном счете к жалобам на несовершенство индивидуальных способностей.