Читать «Ф. М. Достоевский» онлайн - страница 3

Достоевский страдал сильным расстройством нервной системы.

Он особенно любит все эксцентрическое, все патологическое. Он увлекается особенно Гофманом, именно потому, что в фантастических рассказах безумного романтика он находит богатую пищу для возбуждения своих нервов. Он чувствует себя в опьянении от этих рассказов: он лелеет далее дикую мечту уподобиться гофмановским героям.

«У меня есть прожект – сделаться сумасшедшим… Ежели ты, – пишет он брату, – читал всего Гофмана, то, наверное, помнишь характер Альбана. Ужасно видеть человека, у которого во власти непостижимое…

Другой его любимый писатель Бальзак: «Бальзак велик! Его характер – произведение ума вселенной! Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили бореньем своим такую развязку в душе человека».

Достоевский в восхищении от эксцентрических героев, маньяков, выводимых Бальзаком.

Из-под крова училища юноша-»идеалист» выходит мучимый приступами явно обозначившейся болезни.

Непонятная тоска, тревога за будущее до крайних пределов. «Скука, грусть, апатия или лихорадочно-судорожное ожидание чего-то лучшего мучают меня».

Расстройство нервов наводит его на печальные размышления: «Я болен нервами и боюсь горячки или лихорадки первичной».

Находясь далеко не в безвыходном материальном положении, он создает себе из вопроса о деньгах какой-то вопрос о жизни и смерти. Вся переписка его с братом за данный период касается преимущественно денежных проектов и вычислений. Ему кажется, что он непременно погибнет от материальной несостоятельности. Он с ужасом вычитывает на страницах «Инвалида» повествование о «немецких поэтах, умерших от голода, холода и в сумасшедшем доме».

Написавши «Бедных людей», он буквально терзается мыслью о том, как выгоднее пристроить этот роман. То он решает отдать его в какой-нибудь периодический орган, то находит более целесообразным напечатать его отдельным изданием, то опять проект отдельного издания признает несостоятельным. «Часто по целым ночам я не сплю от мучительной мысли; мне кажется, что я пропал, если напечатаю мой роман отдельно».

И, в конце концов, с судьбой романа он связывает судьбу всей своей жизни, он ставит на карту свое существование:

«Не пристроится роман, так, может быть, и в Неву! Что же делать? Я уж думал обо всем. Я не переживу смерти своей».

Другим признаком развившейся болезни является его утрированное самолюбие, доходящее до настоящей мании величия.

После выхода в свет «Бедных людей», после восторженного отзыва о них Белинского и петербургских корифеев литературы, он спрашивает себя: «Неужели вправду я так велик?» и тотчас решает этот ответ в утвердительном смысле.

«А у меня будущность преблистательная… Слава моя достигла апогея… Явилась тьма новых писателей. Они мои соперники… Их ужасно хвалят. Первенство остается покамест за мной и, надеюсь, это навсегда».

Но наслаждение, доставляемое ему сознанием мощи своего таланта, не спасает его от моментов уныния и отчаяния. Подъем духа, состояние экзальтации сменяется, как и прежде, приступами апатии, разочаровании в будущности, жалобами на собственное бессилие. Внешние обстоятельства чересчур быстро и сильно реагируют на его нервную впечатлительность. Прошло очень мало времени с того дня, как литературные успехи продиктовали ему приведенную выше фразу о «первенстве» – и мы видим его в самом пессимистическом состоянии духа, вызванном некоторыми менее благоприятными отзывами критики и несколько стесненным литературным положением. «Я решительно никогда не имел такого тяжелого времени». Его мучают снова, тоска и «судорожные» ожидания будущего. «А тут болезнь еще. Черт знает, что такое!..»