Читать «Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. (1944-1945)» онлайн - страница 8

— А потом была трудная операция? — спрашиваю Сергея.

— Трудная. И не одна. Пересадить кожу на живом человеке — не кустик или деревце в саду. В те дни я больше всего опасался взглянуть на себя. Набрался храбрости. Посмотрел в зеркало…

Задаю вопрос очень осторожно:

— Тогда и родились те строки, Сережа?

— Тогда…

Мы их не цитировали. Их знает всякий, они давно стали хрестоматийными.

Вот человек — он искалечен. В рубцах лицо. Но ты гляди И взгляд испуганно при встрече С его лица не отводи. Он шел к победе, задыхаясь, Не думал о себе в пути, Чтобы она была такая: Взглянуть — и глаз не отвести!

Ему же принадлежат и другие стихи, и тоже давно сдавшие хрестоматийными:

Его зарыли в шар земной, А был он лишь солдат, Всего, друзья, солдат простой, Без званий и наград…

Фронтовые бои для него кончились февральским днем сорок четвертого года, но сражение шло еще долго. За себя. За свое утверждение в жизни, в поэзии. Учился в Ленинградском университете, кончил Литературный институт имени Горького. Мальчонка из белозерского села Мегра пробовал себя в поэзии еще до войны, получил первую премию на всесоюзном конкурсе и похвалу от самого Корнея Чуковского. Но настоящим поэтом он стал уже в зрелые годы, после войны.

— Танкист Орлов прекратил свое существование где-то под Новгородом, — говорю я ему. — На смену ему пришел поэт Орлов?

— Нет! — возражает он и качает головой. — Танкистом я остался навечно, хотя меня и списали «по чистой».

Здравствуй, юность танкистская! До отбоя с подъема…

Я смотрю на Сергея Орлова и вдруг вспоминаю устремившихся к нему фоторепортеров в Стамбуле. «Типичный русский…» Что ж, они правы. Он — типичный русский… Но не своей рыжей бородой. Бесстрашием в бою. Любовью к жизни. Искренностью в творчестве. Чисто русской интонацией в каждом своем стихе, большом и малом. И еще оптимизмом, которым наградила его природа не на одну — на две жизни сразу!

Добрый наставник

С Невского плацдарма я возвращался удрученным. Прежде всего, надо знать, что это за плацдарм: полтора километра по фронту и шестьсот метров в глубину; огонь противника ужасающий, жертвы с нашей стороны огромные: живые не успевали подбирать мертвых, и павшие лежали на правом и левом берегах Невы. На левый берег я переправлялся в одной лодке с майором из разведотдела армии, а на правый доставил его останки, завернутые в плащ-палатку.

Самая главная беда — не удалось решить боевую задачу и прорвать оборону врага.

Разве могло быть настроение радужным?

Политотдел армии ютился в Озерках — до войны очень красивой деревушке, разбросавшей свои дома по живописным бережкам небольшого круглого озера. В одном из домов обретался и я. Отчасти мне повезло: топчан мой стоял рядом с печкой, спать было тепло. Вот я и надеялся, возвращаясь в Озерки: отосплюсь за все бессонные ночи. Следует добавить, что промерз я до костей, был голоден и устал до изнеможения. Поспать у печки — да какое же это блаженство!