Читать «Постперестройка» онлайн - страница 18

Сергей Ервандович Кургинян

Но вместе с тем мы отвергаем принцип коллективной вины, заявляем, что каждый, кто не участвовал в стихии «брежневского канкана», кто выращивал хлеб, учил детей, писал книги без унизительных славословий, производил необходимое людям, словом, каждый нормальный человек, сохранивший нравственные критерии и чувство долга (а таких было большинство), не должен ощущать себя лично в чем-либо виновным.

Мы вправе говорить о коллективной ответственности в том только смысле, что расхлебывать заваренную четверть века назад кашу придется нам всем.

Потеряв интеллигенцию и большую часть молодежи, не имея возможности перевести страну на рельсы нового технотронного развития, осуществить эволюционный переход в новое качество, бюрократия решила вдобавок к товарным «подачкам», купленным на нефтедоллары, встать на путь вторичной индустриализации (химизация, мелиорация, стройки века, ликвидация неперспективных деревень), являющийся по сути экономическим преступлением. Не доверяя интеллигенции (к началу 70-х годов — уже и не без оснований), бюрократия стремилась инкорпорировать в свою касту узкую группу интеллектуалов-советников. Творчески бесплодная, не имеющая своей целью развитие страны, она душила и эту «группу», в интеллектуальном плане отнюдь не «лидирующую». В результате была создана программа развития, ставшая программой промышленной, сельскохозяйственной и культурной деградации. Лишенное мозга бюрократическое тело оплывало жиром и загнивало. Загнанная в подполье мысль патологизировалась и изощрялась в ненависти, доходящей до прямого признания позорного принципа «чем хуже — тем лучше». Подавление репрессивным аппаратом всяких серьезных попыток осмыслить сложившуюся ситуацию, жесточайшие идеологические табу, лежавшие не только на противоречащих официальной идеологии учениях (которые тем не менее можно было излагать под видом критики буржуазной идеологии), но и на самом марксизме, который, может быть, более всего пострадал в атмосфере давящего официоза (трагическая гибель Эвальда Ильенкова — лишь один из эпизодов этой до сих пор находящейся под спудом истории омертвления и выхолащивания марксизма), — все это привело к гангренозным изменениям. Партийно-бюрократическая структура все более вырождалась, теряла лицо, предавала интересы народа, становилась рассадником теневой идеологии и, главное, цинизма, приобретшего в середине 70-х годов характер повального бедствия. Бюрократия все больше склонялась на путь добывания жизненных благ уже не за счет продвижения по службе и связанных с этим льгот и привилегий, а за счет прямой продажи своих властных возможностей.

Ее «армия» распадалась на банды и кланы, которые при общем сохранении тоталитарного духа представляли из себя сначала «шайки грабителей», а затем «банды ландскнехтов».

И в этот момент произошла экономическая катастрофа. Снижение цен на энергосырье (возможно, просчитанное и запланированное) резко сократило массу товаров, с помощью которых можно было «подкармливать» население. В нормальной ситуации следствием этого оказывается повышение цен, падение жизненного уровня. Но эта мера требовала решимости, жесткости, государственного мужества. Их не было. Произошло, вместо повышения цен, частичное огосударствление черного рынка, который стал компонентом регулирования денежной массы. Обыватель мог выбирать: либо выстаивая по многу часов в очередях, выбивать дефицитный товар, либо платить втридорога и покупать из-под полы. С момента снижения цен на сырье эта альтернатива уже стала элементом новой государственной политики.