Читать «Письма на волю» онлайн - страница 157
Коллектив авторов -- Биографии и мемуары
Юзефа Обурко участвовала в работе Европейского антифашистского крестьянского конгресса, проходившего в Берлине, а оттуда в составе польской делегации выехала в СССР. На польскую крестьянку сильное впечатление произвела жизнь советского крестьянства без помещиков и кулаков, молодые, только организованные колхозы, с тракторами и комбайнами, жизнь раскрепощенных женщин и весь уклад свободной советской жизни. Вернувшись домой, она на крестьянских сходах рассказывала об этом. Пилсудчики от угроз перешли к делу: Обурко, несмотря на беременность, арестовали и осудили на четыре года тюремного заключения.
На прогулках Вера не отходила от Юзефы. Все расспрашивала ее, а потом и другим передавала.
— Осуществленные мечты! — восторженно говорила Вера, и сама уносилась мечтою вдаль. — Будущее, я вижу тебя совсем близко!.. Скорей бы!..
Приближалась годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. На прогулке по «цепочке» передаем, какой линии будем держаться. Мы, конечно, знаем, что нас неминуемо ждет расправа. Но, невзирая ни на что, готовим демонстрацию. Все в напряженном состоянии.
Утром 7 ноября все до единого прикрепляем на грудь красные ленточки. По условному сигналу во всех камерах поем «Интернационал». Тюремщики наготове. Врываются в камеры, пускают в ход приклады винтовок. Нас избивают, волокут в карцер. Но мы не унимаемся и в карцерах. Начинается «рабан» — коллективный протест, сопровождаемый стуком в обитые железом двери карцеров. Этот грохот разносится далеко за пределы тюрьмы, которая оглашается призывами: «Долой тюремный фашистский режим!» В эти призывы врезается звонкий голос Веры из соседнего карцера: «Долой фашистскую диктатуру!» В другом конце возглас: «Долой политику подготовки войны!..» Поем революционные песни. Поем дружно, громко. Наше выступление звучит как набат, как призыв.
Возле тюрьмы собираются жители местечка Фордон. Они слышат наш «рабан», наши лозунги и песни. Найдутся же среди них люди, чьи сердца откликнутся, возмутятся лютой расправой над политическими заключенными.
Прошли сутки. Нас выпускают из карцера. Мы едва держимся на ногах. Голодные, избитые, но торжествующие. Хорошо отпраздновали Октябрьскую годовщину!
Голос начальника тюрьмы срывается от ярости:
— Каленым железом выжгу ваши демонстрации! Что вы мне наделали! Не только Фордон, весь Быдгощ подняли на ноги!
Вера ликовала.
— Вот здорово! В Фордоне люди не спали и толпились возле тюрьмы. Расшевелили захолустье от спячки. Да еще Быдгощ на ноги подняли. Совсем неплохо!
И, повернувшись к тюремщикам, саркастически заметила:
— Вот к чему приводит ваша политика репрессий! Она льет воду на нашу мельницу. Трудящиеся Быдгоща и Фордона сочувствуют нам, поддерживают нас.
Шли недели, месяцы, годы. «Разве не самое главное в том, — говорила Вера, — что и здесь, далеко от нашей Родины, которую многие из товарищей никогда в жизни даже не видели, мы живем единой с ней жизнью. Как хорошо! Как я счастлива!»