Читать ««Улисс» в русском зеркале» онлайн - страница 2

Таковы корни классика. Важно ли это все, если нас в этом кратком очерке заботят не столько биографические детали, сколько проблемы творчества Джойса, и главная наша цель – понять мир «Улисса»? Вопрос слегка риторичен; у всякого писателя истоки его и жизнь неизбежно и многообразно отражаются в творчестве, служат материалом его. Что же до Джойса, то в его творчестве подобные отраженья еще сильней, существенней, а также и необычней, чем у других. Его герой в романе спорит с известным мнением, что жизнь художника – не предмет интереса, «ее наши слуги могли бы прожить за нас»; а сам писатель опровергает такое мненье на практике, заполняя свои страницы множеством деталей и лиц, взятых из собственной жизни. И, может быть, глубже, полней всего вошла в творчество сына – фигура отца, со всеми ее чертами и всем окружением. Джойс засвидетельствовал это сам, и так, что сильней не скажешь: «Сотни страниц, дюжины персонажей в моих книгах пришли от него».

Но связь сына и отца была далека от идиллии. Приведенные слова написаны в дни кончины Джона Джойса в 1931 году; и в те же самые дни на просьбу рассказать, каким был отец, сын лаконично ответил: «Он был банкрот». Характеристика предельно верна. Джойс-старший обладал на своем веку, кажется, всеми благами, что даны человеку: достатком (состояние свое и жены, должность с завидным жалованьем), талантом, и не одним («лучший тенор в Ирландии», всерьез говорили знатоки; а еще был настоящий дар слова, дар яркого, неожиданного образа, острого экспромта, умелого устного рассказа), любовью жены-красавицы, счастливым семейным очагом… И все, все без остатка было промотано, растрачено и потеряно. То была классическая история на тему знаменитой ирландской слабости – к доброй выпивке и славной беседе в теплой компании. Рос целый муравейник детей (выжило десять из пятнадцати), в непосильных заботах сгибалась, теряла молодость и здоровье верная мать семейства – а обаятельный Джон, дивный певец и неподражаемый остроумец, служил украшенью местного колорита. Он выступал в гребных гонках, пел на утренниках и вечерах, был душой неисчислимых застолий – и, что не очень странно, уже в 1891 году, сорока двух лет от роду, оказался уволен от хлебной должности со скудной пенсией. Теперь свободные промежутки в его светской жизни заполнялись уже не делами службы, а поисками деньжат в долг, закладами тающего имущества, да частой сменой квартир, каждая следующая – бедней. И снова не очень странно, что у детей возникали и росли чувства горечи, презренья, вражды к отцу. Отношения со старшим были, однако, исключением. Его он любил больше всех, и Джеймс, в свою очередь, платил ему глубокой привязанностью, не извиняя его пороков, но лучше других умея понимать и ценить его. Что, верно, еще важней, он видел в себе самом массу отцовских черт (включая изрядное равнодушие к домашним проблемам). «Я ведь и сам грешник, даже недостатки его мне нравились», – писал он поздней. Но самое главное – он твердо верил, что его собственный талант – от отца.