Читать «Утка с яблоками (сборник)» онлайн - страница 153

После ареста он больше не выступал, преподавал пение и немецкий язык в двух школах неподалеку от нашего дома. В одной из них училась мама, потом моя сестра, и я тоже.

Дедушка умер в первую блокадную зиму, в январе 42-го. Сколько тогда составляла суточная норма хлеба для служащих и иждивенцев – 125 грамм? Раньше помнила наверняка… Как мало говорят сейчас об этом. Один раз в год, в день прорыва блокады.

Дедушка был вегетарианцем, он и при мирной жизни отличался худобой, да еще двухметровый рост. При таком пайке сил хватило ненадолго. Родные не хоронили его, бабушка с тетей лежали, а моя мама, четырнадцатилетний дистрофик, еле двигалась. Приехала похоронная команда, собиравшая трупы, и увезла деда на Смоленское кладбище – оно было ближе всех.

Оставшиеся после деда музыкальные инструменты выменивали на хряпу (верхние капустные листья), а еще на столярный клей, который долго разваривали и он тоже шел в пищу. Партитурами топили печку. Рояль распилили на дрова. С пятого этажа семья перебралась на первый, вроде бы остатки жильцов со всего большого «немецкого» дома на Детской улице Васильевского острова уместились в одной квартире. В этом доме жили «немцы». Помню Елену Францевну с первого этажа и Люську Тике из нашей квартиры. Внешне она была похожа на цыганку, но потом оказалось, что у нее в Германии родственники, они даже помогали ей материально, потом, в перестройку, когда уже можно стало помогать. В блокаду от голода у Люськи умер грудной сын, она закрыла его в комнате и ушла, чтобы не слышать разрывающего сердце плача. А совсем недалеко был дом, где жила женщина, съевшая своего ребенка, мама мне окна ее комнаты показывала.

В моей семье выжили все, кроме деда, хотя никто не покинул город.

Вот и все, что я знаю и помню, и еще то, что додумала, опираясь на смутные детские воспоминания. Мама часто рассказывала мне о своем отце. Она находила, что я похожа на него. У меня с детства обнаружился слух, и я с четырех мечтала стать «роялисткой» – не в смысле сторонницы королевской власти, а в смысле игры на рояле. Я ей не стала, хотя очень любила играть, и сейчас иногда играю.

Дед, прости меня… Я должна была посвятить себя музыке в память о тебе. Ведь так же, как и ты, я могу заплакать от красивой мелодии. Когда-то погружение в мир звуков было самым большим удовольствием в моей жизни… Прости, дед, что не стала ни музыкантом, ни певицей. Но любовь к музыке перешла мне в наследство через твою дочь, мою маму. Несмотря на отсутствие музыкального образования, она знала наизусть все оперетты, многие оперы, симфонии, концерты. Едва заслышав по радио первые несколько нот, она всегда спрашивала меня, шести-, семи-, восьмилетнюю: «Откуда это?» И если я не знала – а я очень быстро запоминала, – отвечала сама: «Это ария герцога из «Риголетто», «Это «Травиата», «финальная ария из «Чио-чио сан»…«Сильва»… «Принцесса цирка» и так далее…

Дедушка, мама, если вы слышите меня там, где вы сейчас, знайте, я благодарна, что мне открылся бесконечно прекрасный мир музыки, что я научилась ее понимать и чувствовать, что я не глуха к ее красоте.