Читать «Море Дирака» онлайн - страница 149

Еремей Иудович Парнов

Где-то близко горит нефть. Точно обесцвеченное небо исходит черным дождем. Ветер уносит дым и лохматые хлопья. И над всем парит равнодушный к векам петушок Домского собора.

Гулкий домский орган. Разноцветные пылинки, танцующие в цветных лучах, наклонно падающих от витражей. Запах сухого камня. Голуби, клюющие зерно на многогранных плитах базилики.

Как испуганно они кружатся в дымных волокнах. И голубь обернется вороной, и собака не узнает своего хозяина…

Пусть синий трамвай с белой крылатой эмблемой на облупившемся лаке напомнит мне, как все началось.

Бедный искалеченный товарищ. Тебя сбросило с рельсов, и ты уткнулся циклонным глазом фонаря в афишную тумбу. Неяркий вечерний глянец лег ка брусчатку мостовой. Синими огнями вспыхнули осколки рифленого стекла. Это вытек твой глаз. А вот осколки твоих разбитых окон. Перебирает ветер бумажки и несет их по умершей колее.

Когда-то ты вез меня от этих тихих платанов и затененных скамеек на Бривибас или на улицу Барона. Я стоял на площадке в корпорантской шапочке, молодой и глупый. Вот так же застывал слепящий оранжевый отсвет в окнах четвертого этажа и в воздухе плавал тополиный пух. Но не рыли во дворах щели, не красили автобусы желто-зелеными маскировочными пятнами, и мне было двадцать лет.

Он вскочил тогда на подножку, загорелый, изысканный, элегантно-небрежный. И уже тогда у него были седые виски.

— Комильтон [комильтоны — члены одной студенческой корпорации] Виллис! Какая встреча… — Он еще что-то сказал мне, но я не слышал или не понял его слов.

Я стоял оглушенный счастьем. Оказывается, Криш Силис знал мое имя! Сам Криш стоял со мною рядом, дружески улыбался и что-то мне говорил. Как блестели зубы на темном его лице и светились белые виски!

Он был уже ассистентом, этот Криш Силис, — кумир университета, покоритель девушек и гордость профессоров. Он лучше всех танцевал чарльстон, водил яхту, выбивал 95 из 100 в тире, говорил по-немецки с настоящим берлинским акцентом и легко выпивал дюжину светлого под копченую салаку. Вот кто был этот Криш Силис, который почтил своим вниманием скромного студента.

Мы сошли на Рыцарской улице, у Народного дома. Фонари еще не зажигались. Но день угасал, дрожа и вспыхивая. Ветер с Янтарного моря нес рваные облака. За черной решеткой отцветал жасмин. Запорошенный моховым налетом тамплиерский герб на ослепшем фасаде двухэтажного особняка показался мне позеленевшим медяком.

Мы вошли под темную арку и, спустившись по изгрызенным ступеням, проскользнули в улочку, подобную водосточной трубе.

— Это ваш рассказ напечатали на прошлой неделе в «Брива земе»? спросил Криш и чуть-чуть сдвинул набок яхтсменскую фуражку. — Почему вы избрали математику? Вы же прирожденный художник? Мне трудно судить о вашем умении строить сюжет, но ваше образное видение мира просто поражает. Вы какой-то эмоциональный конденсатор. При чем тут бесстрастная абстракция математики? Мне это непонятно.