Читать «Четыре встречи» онлайн - страница 32

Алексей свернул на Средний: «На молоденьких…. Ну да, солиден, брат, бородат, 32 года как-никак (значит, Марине около 22). Тридцать три — не простая дата в жизни человека, есть в ней что-то судьбоносное и окончательное, верней, подводящее к окончательному… Да, ребятки, вам резвиться и резвиться. А мне…» — а что ему? Успел жениться, развестись, решить, что семейная жизнь не для него. Больших разочарований она не принесла, но и открытий тоже. Конечно, воспоминание о вдохновенном стриптизе Татьяны запало глубоко в память и до сих пор тешило его самолюбие, но еще более Алексей был признателен ей за развод. Все прошло тихо и даже обыденно. Правда, им к тому времени и жить-то под одной крышей странно было. Алексей, как ушел с завода (тогда все лучшей доли искали, а у него образование, опыт, обаяние, удачливость), так или по клиентам ездил, или у себя (у родителей) задерживался, — с приборами работал: прозванивал, прослушивал. Он же из своей комнаты настоящую лабораторию устроил, — вся аппаратура под рукой. До ночи засидится, — что к Татьяне ехать? Романтическое содержание тоже не страдало: ничего конкретного, наоборот, — разнообразием и наслаждался. У Татьяны со временем тоже пыл поулегся, сама порой не понимала, на что ей это замужество. Детей у них не случилось, и смысла жить вместе — тоже. Зато развод обещал обогатить жизнь обоих. Ему — вернуть прежнюю свободу, ей, в новом статусе хлебнувшей горя и натерпевшейся от «этих», — открыть просторы для новых целей. Так, естественно, без драм и скандалов, и разошлись. Татьяна с головой в политику ушла. Он на радостях дорогущими B&W колонками обзавелся, положив начало стереосистеме своей мечты. Можно сказать, заложил храм служения физике и музыке (символично для его возраста!).

…Чем ближе к метро, тем многолюднее становился Васильевский, и народ все больше нетрезвый попадался, зато бесшабашный и взбудораженный: одни обнимаются, целуются, другие ругаются и носы морщат: бесстыдство какое! Алексей любил, чтобы чувства открытыми и захватывающими были: «Целоваться на улице не прилично, а жить вместе, не любя, изнывая от скуки — это как? Стыдливость и нравственность — хорошо, а когда девчонки, ханжеством изуродованные, таблетки горстями глотают, — тоже хорошо? Не боялись бы любить, — глядишь, и счастья на земле больше бы было». А вот блюстители нравственности его смущали. Конечно, ничего против любви, чистоты, верности и других добродетелей, он не имел. Когда чистота идет изнутри, легко, сердечно — это здорово, и спорить нечего! Вон отец с матерью, сколько лет живут, друг на друга не надышатся, влюбленными глазами смотрят, — и ведь никого не осуждают, не поучают. Поучают другие, с хмурыми выражениями лиц, подозрительные и злобные. А кому они нужны со своими учениями, кому интересны? Спешащие навстречу, обнимающиеся, целующиеся, шепчущиеся, опьяненные белой ночью и сладкими предчувствиями, — те интересны, друг другу интересны, поэтам, художникам, небу, жизни вообще, через них природа любить учит, через них счастье утверждается, и счастье это — в связующем: в любви, в сердечном увлечении, в симпатии. Счастья «в одни руки» не бывает.