Читать «Записки о большевистской революции» онлайн - страница 32

Петроград. 29 окт. (11 нояб.)

Дорогой друг,

А слухи — и правдоподобные, и сомнительные — по-прежнему ходят по городу. Все хотят знать, почему Керенский, чьи войска стоят у ворот города со вчерашнего дня, откладывает наступление. Он разочаровывает и возмущает своих последних поклонников. Его популярность катастрофически падает. Подозревают, что этот сентиментальный, нерешительный болтун по-прежнему занят разговором, колеблется и договаривается с врагами, то есть с большевиками. Тем не менее все считают, что поражение восставших близко. Возобновились перестрелки. Отряды большевиков якобы дают себя разоружить и трусливо бегут от молодых юнкеров, собранных Комитетом общественного спасения. Юнкера отбили за утро несколько административных зданий, в том числе центральный телефонный узел на Морской, в двух шагах от Французского института, в сотне метров от миссии.

У меня обедал Людовик Нодо. Обыкновенно мрачный, сегодня он — как с похорон. Он считает, что «для нас все кончено!» Он не верит ни в Керенского, ни в средства Савинкова-Каледина. Он предрекает разложение, растущую анархию, голод, погромы. Неприятный сосед за столом. Он полагает, в той незначительной мере, в какой он позволяет себе вообще во что-то верить, что трагический опыт свободы, который только что осуществила Россия, бросит ее вскоре вновь в руки диктатора. Но, как и я, он считает, что было бы безумством искусственно создавать условия для этого движения назад.

Больше всего он боится глупости, из-за которой союзники могут, бросив Россию, позволить ей вести переговоры с Германией, которая не упустит случая поживиться за ее счет продуктами и людьми (я уверен, что за несколько месяцев немцы смогут организовать против нас те несколько сотен тысяч солдат, которых мы не сумели поднять против них), либо сами заключат — в ущерб России — мир, в результате чего Россия отдалится от нас и бросится к Германии, которой русские правящие классы мечтали бы себя вручить.

Нодо живо интересует моя идея гомеопатического излечения, а вернее — возможного смягчения большевистской болезни с помощью большевиков. Я не колеблюсь изложить ее, тем более что Нодо считается человеком, судящим здраво о российских вопросах. Он говорит, что обдумает мою точку зрения. Кстати, со вчерашнего дня и улыбки, и возмущение, с которыми встречали мои аргументы, поутихли, и у меня уже появилось несколько ценных сообщников, которые понимают, что каким бы неприятным ни было лекарство, и каким бы неэффективным оно ни казалось, его нужно принять, поскольку другого — нет. Я добирался до миссии в самый разгар боя. Впрочем, это было не очень опасно. Стреляют отовсюду. По улицам носятся броневики, стреляя неизвестно почему и неизвестно по кому. От Гороховой до миссии я бежал метров сто за одной такой машиной, вооруженной пулеметом и двумя ружьями, за щитками яростно сверкали глаза солдат, а стволы два-три раза целились мне в грудь. Мне не хватило смелости нырнуть в подъезд, как это делали другие, более привычные, чем я, к таким упражнениям, и я пережил крайне неприятную минуту.