Читать «Записки о большевистской революции» онлайн - страница 141

Жак Садуль

Москва. 17 марта

Дорогой друг,

Я вне себя. Сегодня утром меня предупредили, что в Москву только что приехал Троцкий. Бегу в Кремль. Троцкий устраивает мне ледяную встречу. Задетый этим едва ли корректным отношением, я тут же разворачиваюсь и ухожу. Попытался понять, почему этот человек, четыре месяца относившийся ко мне как к другу, доверявший мне свои мысли, так резко и полностью переменил свое отношение ко мне. Не смог. Петров, помощник наркома по иностранным делам, заявил, что Троцкий получил новые сведения о том, что наступление на большевиков было осуществлено Румынией якобы по совету миссии Вертело и что ею же был разработан план боевой операции, осуществленной румынской армией. Французские офицеры как будто лично участвовали в первых боях и покинули румынские части, в составе которых они сражались, лишь несколько недель спустя. Кроме того, Троцкий и Ленин возмущены позицией, занятой французской официальной прессой, — а это значит и французским правительством, — которая подталкивает Японию к немедленной интервенции в Сибири. Они подчеркивают существующее здесь противоречие между выжидательной, по крайней мере по их впечатлению, позицией Англии, между явно благожелательным отношением к русским со стороны Соединенных Штатов и враждебным отношением Франции. Их это тем более возмущает, поскольку они считают, что союзники, а точнее говоря, французы, попались на удочку Японии, что она, нажившись за счет немцев в Китае, наживается за счет союзников в Сибири, но что она отнюдь не собирается вмешиваться в мировой конфликт, хочет, так сказать, себя нейтрализовать, чтобы полностью сохранить свое влияние и извлечь для себя максимально большие выгоды на Всемирном конгрессе мира. Но все это не оправдывает некорректности Троцкого по отношению ко мне.

Москва. 18 марта

Дорогой друг,

Сегодня утром, идя в «Националь» к Коллонтай, встретил отставного министра государственного призрения прямо у гостиницы. Остановившись перед тележкой, она покупала какие-то фрукты. За последние два месяца она постарела лет на десять. Государственные заботы, или то, что она недавно вынесла от шведов, или ее замужество с суровым Дыбенко? Сегодня мне она кажется особенно уставшей и отчаявшейся. Очень волнуясь, она рассказывает, что накануне был арестован ее муж, совершенно беззаконным образом, по чудовищному обвинению, которое грозит ему расстрелом с судом или без суда в самое кратчайшее время. Он содержится в Кремле, куда она собиралась отнести ему немного еды.

Я иду с ней. По ее мнению, настоящие причины ареста ее мужа таковы:

1) это — репрессивная мера Ленина против товарища, который посмел поднять знамя бунта. Это также способ запугать большевистских лидеров, которые вздумают последовать примеру наркома по морским делам и перейти в оппозицию;

2) это верный способ помешать Дыбенко уехать сегодня вечером на Юг, где он должен был принять командование над новыми большевистскими частями.

Возглавив части, Дыбенко мог (по крайней мере, Ленин должен был этого опасаться, потому что хорошо знает активность и недисциплинированность Дыбенко) либо немедленно начать военные действия против немецких сил и разорвать мир, либо выступить на Москву и возглавить движение против большевистского большинства. Коллонтай убеждена, что следствие, начатое против ее мужа, ничего не даст; с другой стороны, верные матросы Дыбенко направили Ленину и Троцкому ультиматум, извещающий, что если через 48 часов их дорогой нарком не будет им возвращен, они откроют огонь по Кремлю и начнут репрессии против отдельных лиц. Коллонтай могла бы быть совершенно спокойна, не опасайся она в какой-то степени, что ее мужа могут поспешно казнить в тюрьме.