Читать «Левая Политика. От сект к партии» онлайн - страница 99

Борис Кагарлицкий

Можно, конечно, объяснить этот парадокс тривиальной ссылкой на трусливых или злонамеренных «вождей». Однако иных лидеров эти массовые народные движения не выдвинули! Они вообще не породили из своей среды сколь-нибудь значимых политических деятелей Неформалы и диссиденты, на краткий миг поднятые демократической волной, оказались оттеснены ловкими аппаратчиками, представителями той самой номенклатуры против которой и было направлено социальное недовольство. То же самое можно сказать и о верхушке КПРФ 1990-х гг., укомплектованной «красными директорами» и «губернаторами» — осколками старой и фрондирующими элементами новой социальной элиты. Аморфные массы, в составе которых рабочие составляли не более чем разрозненные частицы, лишь следовали за той или иной группировкой правящих, становясь заложником чуждых социальных интересов и идеологических мифов. Начавшийся процесс классовой самоорганизации был подсечён под корень катастрофической ломкой 90-х гг., когда миллионы трудящихся были в одночасье превращены в «бывших людей», дезадаптированных в новой реальности «совков» — социальных аутсайдеров. Стремительная деиндустриализация и обнищание, разрушение системы социальных гарантий; сопровождавшаяся взрывом мракобесия капиталистическая «переоценка ценностей»; словом, крушение всей традиционной картины мира советского человека, создали тот, первоначально очень многочисленный слой, который до сих пор является ядром социальной базы КПРФ и более мелких национал-патриотических и сталинистских сект. Несчастные пенсионеры; живущие полунатуральным хозяйством «рабочие» депрессивных предприятий; опустившаяся на дно нищеты рядовая интеллигенция; озлобленные, остро переживающие закат сверхдержавы, военные; не пожелавшие «поступиться принципами» осколки КПСС — все они были объединены не столько общими социальными интересами, сколько общей «советской» идентичностью, особой субкультурой. Демонстративное, сплошь и рядом переходящее в невменяемость, отрицание капиталистической реальности, стало для них специфической формой нонконформизма. Они не могут смириться с тем, что для огромного большинства жителей Ленинград — давно уже Санкт-Петербург, или что Советский союз распался, а не временно оккупирован силами зла. Их образ мышления, эстетика, способы саморепрезентации ретроградны, лексика изобилует клише советского агитпропа. Их практика сводится к тому, чтобы доказать — прежде всего, себе самим, что в «катакомбах», среди посвящённых, оазис советское™ ещё возможен.