Читать «Мужик в царском доме. Записки о Григории Распутине (сборник)» онлайн - страница 21

Когда Гермоген окончил проповедь, я, поборов в душе своей чувства крайнего отвращения к старцу и мысленно сваливая все эти чувства на бесовские козни, вызвал Распутина на амвон и сказал народу:

– Дети! Вот наш благодетель. Благодарите его.

Народ, как один человек, низко поклонился Распутину и, как бы скрывая какую тайну, сказал:

– Спаси, Господи! Спаси, Господи!

Распутин был крайне растроган оказанною ему честью, ничего не сказал и сбежал в алтарь к Гермогену.

Скоро Гермоген и Распутин покинули монастырь и уехали в город.

Придя домой, я обратился к своему келейнику Емельяну:

– Ну что, Емельян, видел друга и благодетеля, видел царского учителя, пророка и наставника? Не слышал ли, что народ говорит по поводу приезда в Царицын брата Григория?

Емельян, человек 52 лет, спокойный, степенный, ничем не возмутимый, вместо того, чтобы сразу дать ответ на мой вопрос, сначала, по обыкновению, подсадил повыше на нос очки рукой, как будто они у него спадали, потом начал одною рукою гладить бороду, а другою водить по своей лысой голове и переминаться с ноги на ногу, при этом застенчиво, как невинный ребенок, улыбаться…

– Ну, что, что, говори, – подгонял я его.

– Да что, батюшка, хи-хи-хи, правду вам нужно сказать…

– Говори, говори правду, всю правду, я люблю правду. Ты это сам знаешь хорошо. Ну?

– Да народ говорит нехорошо; хоть он и кланялся в храме брату Григорию, а вышел из храма и говорит по углам: «А ведь владыка ездит с жуликом!»

Этот народный отзыв о «старце» засел у меня с тех пор в мозгу, как ледяная сосулька.

Вечером приехал ко мне в келью брат Григорий. Как только вошел в комнату, так и заговорил.

– А на шшот этих баб. У тебя, я говорю, чисто. Оне тебя слушаются, и ни одна из них даже и не помыслит, а у Андрея так дело плохо: там бабы стоят около него, а сами и не слушают его слов, а думают совсем о другом, о нехорошем. Он им повод сам дает.

– Да, я держу себя строго и их строго, – смущенно ответил я, в то же время недоумевал, – почему это он такой разговор повел, совсем не монашеский.

Немного помолчав, Распутин продолжал:

– А счастливый ты, право, счастливый!

– Чем? – спрашиваю.

– Да к тебе любая пойдет из тех многих, каких я сейчас видел в твоем храме.

Я до края был смущен такими речами, не знал, что говорить и думать на речи «старца», и постарался завести разговор о другом.

Но «старец» энергично заставлял меня говорить с ним о том, о чем ему желалось. Он отрывисто спросил у меня: «А как, дружок, звать твоего регента?»

– Иван Сорокоумовский.

– Поди, какие у него волосы красивые!

– Да, красивые.

– Знаешь что? Ты, голубчик, прикажи ему того… остричь волосы…