Читать «Пушкин ad marginem» онлайн - страница 99

9. Удалюсь от зла и сотворю благо: брошу службу и займусь рифмой (А. И. Тургеневу от 14 июля 1824 г.).

10. Этот потоп с ума мне нейдет, он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется. Если тебе вздумается помочь какому-нибудь несчастному, помогай из Онегинских денег. Но прошу, без всякого шума, ни словесного, ни письменного. Ничуть не забавно стоять в «Инвалиде» наряду с идиллическим коллежским асессором Панаевым (Л. С. Пушкину от 4 декабря 1824 г.).

11. Вот уже 4 месяца, как нахожусь я в глухой деревне – скучно – да нечего делать; здесь нет ни моря, ни неба полудня, ни итальянской оперы. Но зато нет – ни саранчи, ни милордов Уоронцовых. Уединение мое совершенно – праздность торжественна (Д. М. Шварцу, около 9 декабря 1824 г.).

12. Царь, говорят, бесится – за что бы кажется, да люди таковы (Л. С. Пушкину, около 20 декабря 1824 г.).

13. Пишу тебе в гостях с разбитой рукой – упал на льду не с лошади, а с лошадью: большая разница для моего наезднического честолюбия (П. А. Вяземскому от 28 января 1825 г.).

14. Видел ли ты Николая Михайловича? Идет ли вперед «История»? где он остановился? Не на избрании ли Романовых? Неблагодарные! Шесть Пушкиных подписали избирательную грамоту! Да двое руку приложили за неумением писать! А я, грамотный потомок их, что я? Где я. (А. А. Дельвигу первые числа июня 1825 г.).

15. …согласен, что жизнь моя иногда сбивалась на эпиграмму, но вообще она была элегией в роде Коншина (В. А. Жуковскому от 17 августа 1825 г.).

16. Ради Бога, докажи Василию Львовичу, что элегия на смерть Анны Львовны не мое произведение, а какого-нибудь другого беззаконника. Он восклицает «а она его сестре 15000 оставила» (П. А. Вяземскому, вторая пол сентября 1825 г.).

17. Писать свои Memoires заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать – можно, быть искренним невозможность физическая. Перо иногда остановится как с разбега перед пропастью – на том, что посторонний прочел бы равнодушно. Презирать – braver – суд людей – не трудно; презирать суд собственный невозможно (П. А. Вяземскому, вторая пол ноября 1825 г.).

18….Руслан молокосос, Пленник зелен – и пред поэзией кавказской природы поэма моя – голиковская проза (А. А. Бестужеву от 30 ноября 1825 года).

19. Твои письма гораздо нужнее для моего ума, чем операция для моего аневризма (П. А. Вяземскому, 14 и 15 августа 1825 г.).

20. Аневризмом своим дорожил я пять лет, как последним предлогом к избавлению, ultima ratio libertatis – и вдруг последняя моя надежда разрушена проклятым дозволением лечиться в ссылку! (…) Нет, дружба входит в заговор с тиранством, сама берется оправдать его, отвратить негодование; выписывают мне Мойера, который, конечно, может совершить операцию и в сибирском руднике; лишают меня права жаловаться (не в стихах, а в прозе, дьявольская разница!), а там не велят и беситься. Как не так! Я знаю, что право жаловаться ничтожно, как и все прочие, но он есть в природе вещей: погоди. (…) Ах, мой милый, вот тебе каламбур на мой аневризм: друзья хлопочут о моей жиле, а я об жилье. Каково? (…) Но полно об аневризме – он мне надоел, как наши журналы (П. А. Вяземскому, 13 и 15 сентября 1825 г.).