Читать «Книга непокоя» онлайн - страница 229

Создание такой остроты и непосредственной сложности ощущений, наиболее простых и неотложных, приводит, как я говорил, к неумеренному наслаждению, возникающему от чувств, также возрастает чрезмерно и страдание, идущее от чувствования. Поэтому вторым шагом мечтателя должно стать избегание страдания. Он не должен избегать его, как стоик или ранний эпикуреец – разрушая собственное гнездо, – потому что так он может огрубеть, сделаться бесчувственным и для наслаждения, и для боли. Он должен, наоборот, искать наслаждение в боли, и затем обучаться чувствовать боль ложно, т. е. чувствуя боль, испытывать некое удовольствие. Есть различные пути достижения этого. Один – посвятить себя скрупулезному анализу боли, предварительно подготовив дух к удовольствию – не анализировать, но только чувствовать; это позиция более простая для высших и, ясно, для тех, кому улыбается удача. Анализировать боль – это подвергать боль анализу, добавляя ко всей боли удовольствие ее анализировать. Преувеличивая власть и инстинкт анализа, вы вскоре добьетесь того, что ваше упражнение впитывает все, и от боли остается только неопределенная материя для анализа.

Другой метод, более тонкий и более сложный, – привыкнуть воплощать боль в некую неопределенную идеальную фигуру. Создать некое другое Я, которое было бы обязано страдать в нас, страдать от того, от чего мы страдаем. Создать затем внутренний садизм, который, скорее, будет мазохизмом во всем, что позволяло бы наслаждаться своим страданием так, будто оно было чужое. Этот метод – чей первый аспект, сложный, кажется невозможным, – не прост действительно, но не содержит больших трудностей для обученных внутренней фальши. Все это превосходно реализуемо. И тогда, по достижении этого, какой вкус крови и болезни, какая странная горечь радости, далекой и упадочной, скрывают боль и страдания! Боль роднится с тревожным и болезненным апогеем спазмов. Страдание, страдание долгое и медленное, содержит в себе желтую глубину смутного счастья выздоровления, чувствуемого так глубоко. И какая-то утонченность, растраченная на непокой и скорбь, приближает это сложное ощущение тревоги, вызываемое мыслью о том, что удовольствия убегают, и скорби, что удовольствия извлекают из не-усталости, рождаемой от размышлений об усталости, которую они принесут.