Читать «Подвеска пирата» онлайн - страница 41
Виталий Дмитриевич Гладкий
По настоятельному требованию датчан их все-таки однажды вывезли на место гибели пинка. Карстен никак не мог поверить, что такая прочная посудина, как его «Двенадцать апостолов», разрушилась в устье реки. Все-таки здесь не столь сильно штормит, это не открытое море. Ему показалось, Фетка Зубака темнит, недоговаривает. Неясные подозрения еще больше подогрели ретивого Голштинца, и он неделю наседал на артельного атамана, требуя показать обломки.
Фетка вертелся как вьюн, отнекиваясь и отмахиваясь. У него просто не поднималась рука разрушить добротный пинк, как того требовал Строганов. Но в конце концов он все же сдался — против Аники Тимофеевича не попрешь. И когда наконец моряки оказались на «месте крушения», то увидели лишь аккуратно сложенные доски обшивки и обломки матч. Рачительный Зубака не смог наступить на горло собственной песне и не стал растаскивать набор корпуса судна по всему берегу. В хозяйстве все сгодится...
Бывшие каперы помянули корабль прямо на месте. Когда их увозили, Ганс Дитрихсен плакал пьяными слезами, Клаус Тоде орал какой-то боевой клич древних германцев, призывая месть полякам, а Карстен Роде от отчаяния и безысходности превратился в мрачного безгласого истукана. После этих смотрин он и залег в постель, вставая нехотя — в основном лишь для того, чтобы поесть, да по нужде.
— ... Все лежит и лежит, — журчала Февронья. — Али больной? Так нет. Здоров мужик. Как мой Офоня. Поплыл он на харьюза и сгинул. И как мне, жонке-то, одной быть? Катанцы некому справить. Вот и живу... — Она знала: немчин не понимает по-русски, поэтому высказывала все, что на душе наболело — как на исповеди.
— А я што ль, не человек? — грустно продолжала вдова. — Васка Нечай намедни намекал, што сосватает. Ево изба возле нашей стояла. Дык, кто ж ему поверит, охальнику-то? Он тока сулит...
Голос у Февроньи был тих, но мелодичен. Она говорила, словно напевала, и слова ее звенели весенними ручейками. Карстен Роде вдруг встрепенулся и присмотрелся к женщине внимательней. Теперь она была в повседневной одежде поморки — изрядно поношенном, но опрятном сарафане и рубахе из пестряди. Голштинец вспомнил, как стряпуха прислуживала Строганову в праздничном наряде и выглядела женой какого-нибудь зажиточного дитмаршенца. Тогда он лишь мельком на нее взглянул, — не до того было — однако сейчас Карстен Роде не без удивления отметил про себя, что русоволосая Февронья еще достаточно молода и очень симпатична. В груди Голштинца неожиданно полыхнул огонь неистового желания, и он поманил:
— Иди ко мне, либлинг. Комм, комм...
— Тебе чего, немчик? — удивилась женщина, но подошла к постели капитана, правильно истолковав и его жесты, и незнакомые слова. Правда, не поняла она, для какой цели ее позвали, да было поздно.
Карстен Роде схватил Февронью в охапку и бросил на звериные шкуры, устилавшие ложе. Обалдевшая от такого бурного натиска женщина почти не сопротивлялась...