Читать «Одинокий колдун» онлайн - страница 2

Юрий Павлович Ищенко

Но жизнь в домах била ключом. В шумных коммунальных квартирах соседствовали, общались и враждовали самые разные люди, семьи и народы. Большинство составляли переселившиеся из ближайших деревень и дальних провинций крестьяне, когда после войны Ленинград обезлюдел и одичал — чухонцы, татары, тертые вологодские и пермские мужички. Были и коренные татары, потомки дворников и извозчиков, нынче попавшие на стройки и в коммунальные службы. Проживали уцелевшие после тридцатых и сороковых гонористые польские семьи, куцые остатки польской колонии Петербурга. Вот немцев не осталось, тех в войну вывезли очень далеко и глубоко, никто не выбрался обратно. Была пара тихих и аккуратных еврейских семейств, в которых детей учили жить нешумно и упорно, тихими мозолистыми шажками добиваясь всего понемногу.

Кипели страсти-мордасти. С вечера пятницы и до полуночи воскресенья рьяно и шумно пили мужики и частично бабы. Нравы портились: с конца пятидесятых взяли моду пить по-черному и женатые, и молодые. Били друг дружке морды во дворе, сперва мужики, а потом и бабы, от старух до мясистых молодок в цветастых ситцевых халатах. Из окон вопили зрители, а детки тем временем перочинными ножиками вскрывали шкатулки с копейками и буфеты с рафинадом и мармеладом.

В пятиугольном дворе, помимо скверика из нескольких старых тополей и груш, поместился подгнивший деревянный флигелек в два этажа: на втором жэк, на первом жила дворничиха, одинокая бабища польской крови и зверского нрава, с тремя разномастными дочками. Дворничиху звали Ванда, и все во дворе — отпетые алкаши, шпана, крутые стервы и старухи-матерщинницы, — все ее насмерть боялись. Потому что каждый знал (и мало кто рисковал вслух брякнуть), что Ванда эта — страшная, суровая, скандальная бой-баба. А еще она гонит самогон поразительной крепости и вонючести, а еще — она ведьма, в любом пакостном деле готова помочь за соответствующую мзду. И не попрешь против, не пожалуешься, потому как хлещет задарма ее самогонку начальник жэка, а по вечерам, не таясь, стучится в ее флигелек участковый милиционер.

Был в сквере высохший мраморный фонтан с изуродованной фигуркой дельфина, была огромная мусорка с двумя железными ящиками, всегда переполненными, и кучей мусора рядом. В дальнем углу двора, за высоченным, с железной сеткой и колючками, забором пыхтел секретный заводик, а со стороны двора к забору притулилась небольшая котельная. Обитал в ней истопник, старый безвредный алкоголик, который дело свое знал (перебои из-за его запоев в водоснабжении случались, но кто здесь жил без греха?), никому не мешал и ни во что не вмешивался; за такой нейтралитет население двора истопника дружно презирало и третировало. А Ванда истопника пуще всех ненавидела — это тоже все знали, строили догадки: чем и когда старик сумел заслужить сильное чувство от ведьмы...