Читать «Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы» онлайн
Леонид Васильевич Беловинский
Леонид Беловинский
Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы
К читателю
Слово «обыватель» в заглавии этой книги, может быть, заставит кое-кого из читателей поморщиться: разве может обыватель быть героем книги? Верно, десятки лет нам твердили, что обыватель – не «Буревестник, черной молнии подобный», а «глупый пингвин». Однако еще ранее, в XIX в., о котором преимущественно и будет идти речь, это был обычный, даже официальный термин, обозначавший просто жителей страны. «Сельские обыватели», «городские обыватели», даже «столичные обыватели» – так обозначали население. Не герой и не злодей. Просто человек, который «был», – потому и обыватель. Тот, который жил обычной повседневной жизнью и в деревне, и в городе, и даже в императорском дворце. Предок ваш, предок их, предок мой. Каким же он «был»?
Человеку свойственно не только жить настоящим, но хотя бы иногда задумываться о будущем и с любопытством заглядывать в прошлое. Прошлое властно притягивает к себе внутренний взор человека. Но особенно сильно это притяжение в периоды общественных кризисов, независимо, бурные ли они или вялотекущие и внешне почти не выражающиеся. Наше общество на протяжении нескольких десятилетий перманентно находилось в кризисном состоянии, сначала подспудном, ощущавшемся большинством лишь инстинктивно, а затем и получившем ярко выраженные и во многом отвратительные формы.
Этим можно объяснить такую бешеную популярность у нас исторической литературы. Тиражи изданий романов В. Пикуля еще в советское время были большим дефицитом, нежели икра и заграничный ширпотреб. Исторический роман-эссе В. Чивилихина «Память» стал бестселлером, и в метро его читали едва ли не чаще, чем детективы. Люди хотели знать, кто они есть, что произошло и почему.
К сожалению, романисты по самой своей природе, природе художественного творчества, не могут дать подлинной, объективной картины действительности, современной или минувшей. Романист пишет «из себя» и «себя», свое виденье жизни. К идеалу объективности могут приблизиться (идеал на то и идеал, чтобы быть недостижимым) профессиональные историки, опирающиеся на комплекс подлинных документов и умеющие подвергать их сопоставлению и критическому анализу. Ведь даже медаль имеет две стороны, а люди и жизнь многогранны, и нужно обладать особым взглядом, чтобы увидеть все грани или хотя бы несколько, и остаться невосприимчивым к обаянию одной из них.
Увы, профессиональная историческая литература была не на высоте положения. Прежде всего, она была недоступна широкому читателю, и не столько из-за незначительных тиражей, сколько по своей сути. Сухое, сделанное лапидарным языком изложение совокупности мелких и, казалось бы, незначительных фактов, делало ее неудобочитаемой. Кроме того, многие темы были закрыты для исследователей или считались «неактуальными», и лишь изредка, с трудом, пробивались через «актуальные» темы: революционное движение, борьбу пролетариата, развитие промышленности или сельского хозяйства, построение социализма. Наконец, профессиональная историческая литература постоянно находилась в поле зрения строгого, недремлющего ока идеологической цензуры. Последнее обстоятельство породило в обществе недоверие к профессии историка и историческим исследованиям. Разумеется, далеко не все темы и не все исследования добровольно или вынужденно фальсифицировались, но широкая публика, не читавшая скучных монографий, огульно распространяла грех фальсификации на весь ее массив.
