Читать «Британия. Краткая история английского народа. Том 1.» онлайн - страница 309

Едва он стал министром, как по всей стране рассыпалась масса шпионов. Уши его были открыты для тайных доносов. Рассказы о происках и заговорах носились в воздухе, а раскрытие и подавление каждого из них усиливали влияние Кромвеля на короля. При помощи террора господствовал он над королем, при помощи того же террора властвовал над народом. В Англии, согласно отзыву Эразма о том времени, людям казалось, «будто под каждым камнем скрывается скорпион». Исповедь не имела тайн для Кромвеля. До его уха доходили беседы людей с их ближайшими друзьями. «Праздные слова», ропот сердитого аббата, бред лунатичной монахини, по яростному замечанию вельмож при его падении, истолковывались как измена. Безопасность была возможна только при условии молчания. «Друзья, привыкшие писать и присылать мне подарки, — говорил Эразм, не шлют мне теперь ни писем, ни подарков и ни от кого ничего не принимают из страха». Но даже это прибежище было запрещено законом, наиболее позорным из всех, когда-либо запятнавших книгу статутов Англии. Не только мысль считалась изменой, но людей заставляли раскрывать их мысли под страхом того, что само их молчание будет наказано как измена. Смелая и бессовестная политика Томаса Кромвеля разрушила всякое доверие к прежним основам свободы. Благороднейшие учреждения были обращены в орудия террора. Уолси до крайности искажал закон, но он не нападал открыто на свободу суда. Если он уклонялся от созыва парламента, то делал это потому, что считал его оплотом свободы. При Кромвеле давление на судей и присяжных сделало суды простыми выразителями воли короля; а когда даже эта тень правосудия оказывалась препятствием для кровопролития, в дело пускали парламент, проводивший один закон об опале за другим. «Его нужно судить по написанным им самим кровавым законам», потребовал Совет при его падении, и по странной случайности последняя несправедливость, которую он старался ввести для применения опалы, — осуждение человека без позволения ему оправдаться, — была совершена над ним самим.

Но как ни жесток был террор Томаса Кромвеля, он носил более благородный характер, чем террор во Франции. Он никогда не поражал бесцельно или по капризу и не унижался до мелких жертв гильотины. Его удары были действенны, потому что он выбирал жертвами благороднейших и лучших людей. Чтобы поразить церковь, он брал картезианцев, самых благочестивых и славных из английских духовных особ. Поражая знать, он обращался против Кертнэ и Полей, в жилах которых текла королевская кровь. Поражая гуманизм, он казнил сэра Томаса Мора. Но к его казням не примешивалась личная мстительность. Насколько можно судить по немногим рассказам, ходившим среди его друзей, он был великодушным и добросердечным человеком с приятными, мягкими манерами, сглаживавшими некоторую личную неуклюжесть, и постоянным в дружбе, что снискало ему много преданных сторонников. Но ни любовь, ни ненависть не могли совлечь его с пути. Ученик Маккиавелли не напрасно изучал «Государя».

Он возвел кровопролитие в систему. Отрывки из его бумаг показывают, с какой деловой краткостью он отмечал человеческие жизни среди прочих дневных заметок. «Далее, аббата Ридингского отослать на суд и казнь в Ридинг». «Далее, узнать волю короля касательно магистра Мора». «Далее, когда магистр Фишер и другой должны идти на казнь». Это полное отсутствие всякой страсти, всякого личного чувства и делает Кромвеля самой страшной фигурой в нашей английской истории. Он вполне верил в преследуемую им цель и просто прорубал себе путь к ней, как дровосек прорубает себе дорогу сквозь лес с топором в руке.