Читать «От сохи до ядерной дубины» онлайн - страница 145

Владимир Степанович Губарев

– По-моему, ваша подпись стоит и под решением ледокола идти на Северный полюс?

– Нет, это решение принималось моряками и Александровым. Мои подписи, к сожалению, чаще всего стоят под «неприятными» случаями. Трагедия с «Комсомольцем», были и другие случаи, когда приходилось входить в правительственные комиссии и разбираться в случившемся. Такая уникальная техника, как атомная, не обходилась без неприятностей. Каждый раз приходится делать необходимые выводы… Чувство ответственности, которое было присуще Ефиму Павловичу Славскому, Игорю Васильевичу Курчатову, нашим академикам, о которых мы упоминали, не должно нас покидать никогда, потому что эта техника таит в себе риск и определенную потенциальную угрозу. С ней надо разговаривать на «вы», она не прощает ни расхлябанности, ни упрощенства, ни поспешности, ни самонадеянности. Она требует другой культуры отношений между людьми, на мой взгляд, нравственный аспект наиболее выпукло проявляется именно в этой технике.

– Мне хотелось бы, чтобы вы охарактеризовали роль в атомной промышленности Челябинска-40.

– Впервые я туда попал в начале 70-х годов, когда мы резко увеличили программу ядерных испытаний. Для зарядов нужны были материалы, и мне пришлось проехать «Маяк», Чепецкий механический завод, Ульбинский завод, Сибирский химкомбинат и другие. Нужно было войти в прямые контакты с директорами, договориться о взаимодействии. На комбинате «Маяк» я познакомился с Броховичем. Это уникальная личность, человек, прекрасно и глубоко разбирающийся во всех тонкостях своего комбината. Там, где возникала аварийная ситуация, он своими руками ликвидировал ее. Я был там несколько дней, и он провел меня по всем технологическим переделам. Мы ставили перед комбинатом новые задачи. К примеру, нам нужно было изготовить оболочки для нового заряда из нептуния-237. Это непростой, коварный материал. Он взялся это сделать. Есть разные люди, и поведение у них разное. Одни начинают говорить о трудностях, проблемах, сложностях, а другие – к ним относился и Брохович – делали. Если надо, то надо – и делали! Мы были с ним и на заводе РТ – радиохимическом заводе, и на всех реакторах, и на заводе, где делали оболочки для ядерных зарядов, и так далее. Он с душой отнесся с моему обращению, и мы не испытывали никаких затруднений при работе с комбинатом… На протяжении нескольких десятилетий мне неоднократно приходилось бывать на этом комбинате, и у нас установились прекрасные отношения. Правда, он с обидой воспринял, когда мне пришлось принимать решение об остановке первого промышленного реактора «А». Это было тяжелое время для людей, которые все свои силы, энергию, весь свой творческий потенциал отдали созданию реактора, а теперь его надо было останавливать и разрушать. А он был там с 46-го года, с самого первого дня. Психологический удар был сильным, и, честно признаюсь, решение об остановке реактора он воспринял чуть ли не с боем. У руководителей наших предприятий не было сводных цифр, им было неизвестно, сколько у нас плутония, трития, сколько у нас зарядов сегодня, сколько будет завтра, какой арсенал есть и какой нужен. Поэтому они воспринимали происходящее со своих позиций, и нашу встречу с Броховичем решение о реакторе «А» омрачило.