Читать ««Где британская обходительность?»» онлайн - страница 2

Остается лишь сожалеть, что сам Михайлов, убежденный, что английская страсть к каламбурам, неистощимая игра словами и лингвистические фокусы делают стихи Гуда непереводимыми на другие языки, ограничился опытом перевода «Песни о рубашке» и еще 2–3-х стихотворений, так и не рискнув перевести что-нибудь из «комических пьес» Гуда. У него, судя по переводам, приведенным в статье, получилось бы.

Впрочем, вынуждены признать, что переводчику Томаса Гуда середины XIX века все-таки недоставало многих средств поэтического языка, освоенных русской поэзией гораздо позднее — серебряным, да и всем XX веком. Так что неудивительно, что только теперь переводчик может попытаться передать словесную игру Гуда, чьи эксперименты в области формы составят без труда, пожалуй, целую энциклопедию «Странностей и причуд в прозе и стихах». (Таково название одного из сборников Гуда.)

«Причуды и странности» Гуда довольно разнообразны.

Его баллады, будучи классическими по содержанию и должные, казалось бы, оказаться пронзительно-сентиментальными, изобилуют при этом неистощимой игрой словами, что, видимо, и создает одну из особенностей гудовского юмора — игры слов с оттенками того юмора, который позднее назовут «черным». Но «черный» юмор не мешает нам искренне сочувствовать несчастным персонажам, неизменно заканчивающим свою жизнь трагически.

«Эпикурианские размышления сентименталиста» и «Дым сигар» — стихи того же свойства и напоминают порой то Козьму Пруткова, то Сашу Черного.

Одно из своих стихотворений Гуд в забавном письме издателю объявляет опытом написания белого стиха в рифму, каждую строчку завершая тремя односложными рифмами, при этом строки между собой не рифмуя.

В другом его стихотворении рифмуются начальные стопы строк. «Мой подход, — пишет Гуд в ироничном письме тому же издателю, — будет иметь, по крайней мере, один положительный эффект — он изменит ложное представление нынешних потенциальных поэтов и поэтесс, что поэзия — это рифма… в конце… концов».

«Сонет к Воксхоллу» должен, по замыслу Гуда, передать фонетическими средствами звуковую картину пиротехнического представления в садах Воксхолла. В стихотворении «Где?», посвященном лондонскому декабрю (в оригинале, признаемся, ноябрю), Гуд использует столь запоминающуюся анафору, что много лет спустя в 1912 году Роберт Фрост вспомнит ее и опишет в письме своему корреспонденту «статистическую» картину того, что он обнаружил в Альбионе и что вызвало у него искреннее удивление. Вот несколько строк из этого письма:

Где британская холодность? (Да и нужна ли?)

Где манер недостаток?

Где москиты?

Где же мухи? (Чтобы было о чем поговорить.)

Где настоящее тепло? (Климат — как на судне посреди моря.)

Где американские новости? (Если не считать рождения детей в международных браках.)

Где же свет?

На этом я остановлюсь, поскольку последний вопрос напомнил мне, что Том Гуд уже перечислил все «Где» вполне исчерпывающим образом в своем стихотворении. Попросите мисс Бёрд прочитать его Вам.