Читать «Царский угодник. Распутин» онлайн - страница 62
Валерий Дмитриевич Поволяев
— А что же коренное наше? Народное, так сказать? — спросил журналист.
— Обская щука и укроп с огорода.
Плотная женщина, сидевшая рядом с ним, не сводила с Распутина влюблённого взгляда.
— Очень остроумно! — проговорила она.
Уха была превосходной — напрасно Распутин ворчал, — настоящая, душистая, с золотистым бульоном и крохотными стручками сладкого перца, плавающего на поверхности, и пирожки к ухе были славные — хрустящие, пахнущие маслом, начиненные свежим печёночным фаршем.
Они не заметили, как в ресторане, в самом углу, где был установлен столик, рассчитанный для интимной беседы — на двоих, появилась женщина, одетая в чёрное: в чёрной длинной юбке до пят, в чёрной простой кофте без всяких украшений — глазу не за что было зацепиться, глаз задерживался только на чёрном, — в чёрном гладком платке, коробом надвинутом на нос — получался домик — и поднятом снизу так, что можно было закрывать всё лицо, — мрачная, молчаливая, одинокая.
Распутин глянул на неё, насторожился:
— А это что за животное? — Не получив ответа, добавил: — На смерть больно похожа!
Женщина исчезла так же внезапно, как и появилась — без единого звука, она словно бы из воздуха вытаяла и в воздухе растаяла снова, растворилась в нём.
Над журналистом склонился секретарь, дохнул чесноком и водкой:
— Ну что, господин журналист, уха вкусная?
Про Симановича Александр Иванович написал следующее: «Распоряжается в ресторане, отдаёт приказания перед приходом Распутина:
— Всем чаю! Откройте окна, чтобы проветрить! Живо! Через пять минут — закрыть!
Совещается с буфетчиками — какую подать осетрину, как приготовить суп, какое выдумать сладкое...
Вечером он напивается.
Попыхач!»
Когда Александр Иванович опубликовал статью в газете, Симановича некоторое время так и звали — Попыхач!
И вновь о Распутине. «Он — человек большой интуиции и практической смётки. Всем говорит «ты» и никому «вы». Когда нельзя обращаться на «ты», речь его безлична...
Аэропланы Распутин зовёт «рапланы».
Всем, кто хочет сфотографировать его, говорит:
— Пущай снима-ат!»
Вечером Распутин был задумчив, часто мял бороду, засовывал в рот, зажимал зубами и сидел неподвижно, думая о чём-то своём, потом расчёсывал пальцами, расправлял — был «старец» не в настроении, но это не означало, что он ничего не видел, ничего не слышал.
Когда студент остановился около Эвелины и тихо произнёс что-то — никто, кроме Эвелины, не услышал, что он сказал, — Распутин пружинисто вскочил и выметнулся в коридор. В три прыжка очутился около студента и сунул ему под нос волосатый жилистый кулак:
— А это ты видел?
Студент чуть отступил назад и оценивающе глянул на Распутина, с одного взгляда понял, что не одолеть, — у Распутина тело сухое, мускулистое, жира нет, несмотря на то что «старец» пьёт без меры, ест сочащуюся жёлтым салом осетрину и безостановочно трескает сушки... Эвелину будто ветром сдуло, ну как пушинку: только что была — и уже нет её. Студент удивлённо поднял брови и отступил ещё на один шаг.
— Уберите кулак!
— Я тебя спрашиваю, недомерок, это ты видел? Судя по всему, нет. Второй раз предупреждаю, третьего раза не будет. Понял? — Распутин круто развернулся и, косолапя, криво вымеряя ногами дорожку, отталкиваясь вначале от одной стенки, потом от другой, ушёл.