Читать «Он смеялся последним» онлайн - страница 4

— Я свободен? — Рахленко откланялся.

Помощник секретаря вывел его в коридор.

Рахленко Леон Гдальевич — в миру: Леонид Григорьевич, возможно, Рахлин — всю жизнь прослужил в Белорусском театре имени Янки Купалы, одно время руководил им, много играл, снимался, ставил; осыпан наградами. Даже седым был величествен, красив и элегантен, отошел народным артистом СССР. На доме, где жил, — мемориальная доска.

Пономаренко обратился к аппарату:

— Песни-пляски — это понятно, это у всех. А чем удивлять Москву будем? Эйдинов! Удивлять — чем?

Поднялся секретарь по идеологии.

— Киргизская декада, например, убила всех оформлением — такое богатство!.. Нам не поднять.

Затянувшееся молчание становилось гнетущим, да и к утру всех тянуло ко сну.

Пономаренко протянул руку, помощник подал набитую табаком изогнутую трубку. Секретарь ее не раскурил, посасывал незажженную, размышлял:

— Киргизы, армяне привозили драмтеатры?

— Нет! Ни эти, ни грузины, ни узбеки! Ни одна республика себе этого не позволяла! Никто! Только оперы, — заверяли наперебой аппаратчики.

— А что, если. Все. Везем Крапиву. Везем сатиру, хлопцы! Вызывайте фельдъегеря: отправим в Москву с нашим решением немедленно, самым ранним поездом.

Ничего этого автор, Кондрат Крапива, не знал, но спал беспокойно. как все в те годы.

В девять утра товарища Храпченко проводили в кабинет 1-го секретаря ЦК КП(б)Б товарища Пономаренко; пожали друг другу руки. Москвич начал, не присев:

— Ваше счастье, что я. Этот спектакль. ну, где смеется последним. как его там? Нельзя в Москву — что вы!

— А мы уже отправили наше решение. Вероятно, сегодня оно на столе у товарища Сталина.

— Вряд ли, — слабо возразил Храпченко. — Что, у него нет других забот. обострение с Финляндией.

— Мне звонили из аппарата товарища Сталина, интересовались: как дела с подготовкой к декаде.

— Но это же сатира! Сатира!..

— Я не решусь на доклад товарищу Сталину о смене решения. Лично я.

— Вы очень рискуете.

— Как шутят наши западные белорусы: «Кто не рискует, тот не пьет шампанское».

— Они что, до того, как мы их освободили от панов, пили шампанское?.. А-а?

Пономаренко осекся.

— Советую, товарищ Первый секретарь, не повторять панские присказки. Ваше счастье, что не слышат их в Москве.

Прощально не пожали руки, а так — скользнули ладонью о ладонь.

Пономаренко стоял у окна, видел, как цековский шофер захлопнул за московским чиновником черно-лаковую дверцу и ЗИС-101, осторожно съехав с площадки на мостовую, двинулся в сторону вокзала. Опадали листья, и в сквере под окнами ЦК уже просматривалась фигурка малыша с гусем — скульптура в центре фонтана.

— И вот что. — Первый секретарь обдумывал тактические ходы. — И вот что, товарищ Эйдинов.

Названный встал.

— И вот что: джаз Эдди Рознера из программы декады вычеркнуть.

— Как?! Государственный джаз-оркестр БССР? Это же наш козырь!

— Правильно. Но козырями не козыряют, не открывают сразу. Не будем дразнить гусей.

— Кого?

— Московских гусей. Гастроли нашего джаза в Москве организуйте — хорошо бы в театре сада «Эрмитаж», престижно, — но как бы за рамками официальной программы. Поняли, как нужно?.. Там в оркестре директор толковый, коммунист.