Читать «ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны» онлайн - страница 312

В своих мемуарах Набоков проклинал «плачевную и бесполезную ошибочность образа мышления (или отсутствие такового), который предшествовал решению передать деньги культурным организациям через ЦРУ» . Он добавил, что это было «особенно явно, если считать холодную войну самой жёсткой, самой сложной идеологической войной с начала XIX века, и что эта ошибка произошла в стране, имеющей многовековую традицию того, что Камю назвал «моральными формами политических взглядов». Мне всё ещё больно думать о тех «бессмысленных синяках безнравственности» и о том факте, что изумительную структуру, построенную с любовью и заботой умными, посвящёнными и глубоко неподкупными вольнодумными людьми, окунули в грязь и разрушили из-за самой старой и самой глубокой спеси: непросчитанного действия» . В частном же порядке Набоков не показал своего внутреннего негодования: «Я не думаю, что нужно оправдываться по факту финансирования Конгресса ЦРУ, - сказал он одному корреспонденту. - Многие из нас подозревали какое-то финансирование с этой стороны, и это было притчей во языцех во многих столицах Европы, Азии, Латинской Америки и Африки. Вопрос не в финансировании, а в том, что делал Конгресс» .

Чувствуя себя как современный Иов - «прекрасный и прямой» человек, обеспокоенный за своё достоинство, Джоссельсон уехал из Парижа после первого осмотра у врача и затем встретился с МакДжорджем Банди, по-видимому, чтобы обсудить степень значения для ЦРУ этих разоблачений (согласно «Вашингтон пост», Банди курировал операции ЦРУ при президентах Кеннеди и Джонсоне). Вернувшись в Женеву, он только успел распаковать чемоданы, как разразилась буря. В результате выпуска официального заявления Генеральной ассамблеи, в котором признавался факт получения Конгрессом субсидий от ЦРУ, газеты всего мира торжествовали. Джоссельсон упал духом, позволив Диане отвечать на вал сердитых телефонных звонков. Она написала Спендерам, что «Джоссельсон круглосуточно, непрерывно сражается под постоянным напряжением, пытаясь спасти Конгресс в той или иной форме, держа меня в состоянии бесконечного беспокойства... Неприятности продолжаются, это похоже на гидру» . Совершенно подавленная, она объявила: «Я хочу уйти, хочу новую жизнь и никогда не иметь какого-либо отношения ко всем этим людям, за исключением дружбы с теми немногими, кто действительно является друзьями» .

Но и сама дружба теперь стала безнадёжно запутанной. «Мой дорогой Майкл, - написала Наташа Спендер. - Больше всего беспокоит человеческий аспект. Оглядываясь назад, я вижу в свете вышедшей информации, что все были заложниками этой ситуации в различной степени. Это, должно быть, было ужасно, обманывать друзей, к которым вы всегда были так доброжелательны. Но я уверена, что ЦРУ ошибалось, рассчитывая на это; последствия в личных терзаниях и отношениях бесконечны, и если дружба для вас важна, как для любого, тогда каждый переживает о разрушенном доверии, которое не может быть восстановлено... Таким образом, всё упирается в тот факт, что если кто-то отказывается раскрыть информацию, то он отнимает у своих коллег их свободу и честь, что, в свою очередь, разрушает их доверие как друзей, и, в конечном счёте, слишком много людей страдают... Я надеюсь, что и вы с облегчением вышли из лживой ситуации, которая отняла у вас право быть искренним с вашими друзьям... Настоящая проблема в молчании, наложенном на вас ЦРУ (с их точки зрения), состоит в том, что они заставили вас действовать как коммунисты и таким образом поставили методы Запада наравне с методами Востока» .