Читать «Том 1. Здравствуй, путь!» онлайн - страница 282

— Не торопись, Оленька, производить в герои: героев, как цыплят, по осени считают.

— Верно, присудили и телеграмму послали. Я сама видела.

— До ответной подождем поздравляться. Не то можно людей насмешить.

Шли степным, полынным берегом Айна-Булака. Оленька и Ваганов впереди, Елкин сзади; они негромко, для себя переговаривались, он молчал и старался не слушать. Оленька приостановилась, подождала Елкина.

— Я поеду к нему, вот отпразднуем смычку, и… Ты, папочка?

— Я что же? Мне нужно лечиться.

— Ты не будешь осуждать меня, приедешь к нам? У нас там две комнаты. Мы тебе уступим с окном на реку.

— Ладно, ладно.

— Нет, ты скажи! Ты же родной мне. Ты же меня не шутя принял в дочери?

Вместо ответа Оленьке старик подозвал Ваганова и спросил:

— Где вы думаете работать после смычки?

— Я остался бы в Тянь-Шане. Как Оленька. Если… то… Одному мне одинаково где ни быть, всюду будет плохо. Тянь-Шань… Я так крепко привязался к нему.

— Тогда, конечно, Тянь-Шань. — Елкин высвободил руку из рук Оленьки, сказал: — Я вам больше, надеюсь, не нужен? — и повернул к дому.

Вечером двадцать первого апреля Елкин и Фомин отслушали последние доклады о полной готовности участка к приему укладочных городков и вышли на площадь.

— Мне как-то не верится, что мы построили дорогу, — проговорил Елкин, протягивая руку к лоснящимся, будто ошкуренным горам. — Пред этой голью моя мысль — мутится. Это же, мой дорогой, эта пустыня, дорога, и будущее, завтра этих мест — какое-то неправдоподобие. Уж слишком несходственные вещи связались в один узел.

Как бы желая доказать реальность всего происшедшего, Широземов поднялся на новенькую трибуну и нажимом каблука попробовал прочность настила, потом кивнул на ряд белобрысых, тоже новеньких телеграфных столбов и сказал:

— Весело гудят.

Из темной пасти Огуз Окюрген выехали два верховых казаха, за ними с глухим шумом выползла ленивая светло-рыжая волна баранов, точно волна пива, и начала подступать к городку; с другой стороны из-за увала выдвинулись горбы верблюжьего каравана, совсем поблизости с надрывной грустью журавлиного перелета закурлыкали несмазанные арбы.

Степь узнала, что южные рельсы скоро «пожмут руку» северным, и двинулась на дорогу. Она шла всю ночь с дыханием тысячных гуртов, напоминающим шум взволнованного моря, с хлопаньем бичей, с ревом требующих отдыха верблюдов, с плачем напуганных сновидениями и явью младенцев, с криками пастухов и наездников, подобными лошадиному ржанью.

Шли Каратал и Чу, Балхаш и Иссык-Куль, разъединенные многими днями степной гоньбы, и раздвигали небосклоны своих юрт на бесплодном, никогда не ласкавшем глаз скотовода урочище Айна-Булак. Дымы кизячных костров и темные гривы лошадей поглотили светлость лунной ночи. Запах бараньей шерсти и людских тел, запакованных в овчинные штаны и чапаны, отравил ветры, несущие свежесть Джунгарских высот и сладкую горечь степных трав.