Читать «Религиозные судьбы великих людей русской национальной культуры» онлайн - страница 317

Если идея христианства как идея Божественная есть действительно бесконечная идея, то ее содержание не может быть исчерпано мыслью одного какого-нибудь века или нескольких веков. В христианском опыте каждый век находит для себя новую пищу и новое содержание. В Слове Божием, письменном и устном, как бы в зерне, содержатся данные для раскрытия целого и полного организма христианского мировоззрения или догматики. Организм этот вырастает содействием непогрешимого голоса Вселенской Церкви, в которой живет Дух Святой, по мере того, как вырастает и развивается стройный организм Церкви Божией, облагодатствованного человечества, содействием Промысла, силою естественных и благодатных даров. Известная истина христианского учения, заключенная в Слове Божием имплицитно (подразумевательно), не замеченная и не доступная пониманию или доступная, но только пониманию частному, по мере нужды делается мнением, верованием, обобщается и, наконец, авторитетом непогрешимого голоса Вселенской Церкви возводится в общеобязательный догмат не как продукт чисто человеческого разумения, а как обнаружение готового, существующего в Божественном Откровении, которое смог уразуметь естественный, развившийся смысл верующих, обогащаемый благодатью.

Таким образом, мы может говорить не о развитии христианской идеи в смысле усовершенствования ее, в смысле привнесения в нее каких-то человеческих элементов, дополняющих и углубляющих эту идею, – это попросту невозможно, это означало бы приоритет человеческого над Божественным; нет, мы можем говорить лишь о раскрытии христианской истины, которая сама по себе совершенна и не нуждается ни в каких изменениях или усовершенствованиях, ибо она всегда равна сама себе… «Все тайны веры были открыты Церкви Христовой от самого ее основания, – говорит Хомяков, – и все эти тайны были выражены первыми Христовыми учениками, но были выражены только для Церкви (в ее духовной целостности) и ею только могли быть поняты. Сами по себе Бог и Божественное невыразимы; слово человеческое не в состоянии ни определить, ни описать их; оно может только возбудить в разуме мысль или порядок мыслей, соответственных реальности мира Божественного… Даже в области человеческих предметов слова, выражающие понятия, взятые из живой реальности, вещественной или духовной, бывают понятны только для людей, обладающих физическими органами или духовными способностями, необходимыми для их понимания, иными словами: понятны в той мере, в какой составляют долю жизни самого постигающего субъекта. Оттого слепому недоступно понимание слов: “свет и цвет”; оттого человек, лишенный чувства красоты, не понимает слов, ее выражающих, оттого душа, огрубевшая в чувственности или погрязшая в эгоизме, слышит доносящиеся до нее слова любви, благоговения и почтения, но не проникает в их смысл. Не тем ли с большим основанием должны мы признать, что слова, которыми выражаются понятия о мире Божественном, могут быть понятны только для того, чья собственная жизнь находится в согласии с реальностью этого мира? Если эти самые понятия недоступны человеческой мысли, пребывающей в уединении своей личной немощи и порочности, а постигаются только Духом Божиим, Который открывает их нравственному единству христианского общества, то естественно, что и слова, служащие их выражением, представляются в реальном смысле только тому, чья жизнь являет как бы живую принадлежность организма Церкви».