Читать «Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 2» онлайн - страница 436

– Ну что же, – сказал Рузский, – у нас нет никаких тайных соображений, чтобы изменить сверху намеченный порядок встречи. Теперь же подождем здесь, пока за нами не пришлют.

Через некоторое время мы – не помню теперь через кого – получили приглашение государя прийти к нему в вагон. В прихожей вагона висели пальто. «Они уже там», – мелькнуло у меня в мозгу. В хорошо мне знакомом зеленоватом салоне за небольшим четырехугольным столиком сидели с одной стороны государь, а по другую сторону, лицом ко входу, А. И. Гучков и Шульгин. Тут же, если не ошибаюсь, сидел или стоял, точно призрак в тумане, 78-летний старик гр. Фредерикс. Генерал

Рузский и я при входе молча поклонились. Главнокомандующий присел у стола, а я поместился поодаль, на угловом диване…»

Как уже совершенно точно и подробно изложено выше в моих записках, приход генерала Рузского в те часы являлся для нас и в особенности для меня – дежурного флигель-адъютанта – совершенно неожиданным, так как ни ему, ни генералу Данилову никакого и ни через кого приглашения от государя не последовало, да и последовать не могло, ибо все старания у нас были направлены к тому, чтобы не дать возможности генералу Рузскому сговориться заранее с депутатами и совместно с ними настаивать на необходимости отречения. Я также твердо помню, что генерал Рузский появился в императорском поезде один, без генерала Данилова, который во время главных переговоров государя с Гучковым и Шульгиным поэтому в салоне-вагоне и не присутствовал. Да и по подробному рассказу нам генерала Нарышкина, находившегося при этом свидании и записывавшего по долгу службы все его подробности, генерал Данилов появился там лишь в самом конце, после небольшого перерыва, вызванный для каких-то служебных надобностей самим генералом Рузским. Неверен также рассказ генерала Данилова и о телеграммах об отречении, переданных государем Рузскому в Эй часа дня 2 марта. «Было около 4 часов дня, – пишет он в своих воспоминаниях, – когда мы выходили из вагона государя (после отречения в присутствии Э генералов); тут нам подали телеграмму о приезде Гучкова и Шульгина. Под влиянием соображений, которые могут изменить к лучшему положение, в столице генерал Рузский вернулся в вагон к государю и просил задержать отправку по назначению заготовленных телеграмм об отречении. Государь это одобрил…»

Быть может, такое намерение и было первоначально сказано Рузским Данилову, но затем вскоре почему-либо было изменено. Как я уже сказал в моих записках, благодаря лишь просьбе своей ближайшей свиты, а не генерала Рузского, государь потребовал от ген. Рузского задержания своих телеграмм до приезда Гучкова и Шульгина. Отправлявшийся с этою целью вскоре после 4 часов дня на штабной телеграф начальник нашей военно-походной канцелярии ген. Нарышкин, вернувшись оттуда, сообщил нам, что одна телеграмма (кажется, на имя Родзянко) начала уже передаваться по аппарату, но начальник телеграфа обещал ему попытаться ее задержать, а другую, в Ставку, и совсем не отправлять, а также и то, что ген. Рузский подлинников телеграмм ему, Нарышкину, все же не отдал, а сам пошел к государю, чтобы просить удержать эти телеграммы у себя до приезда депутатов. Почти то же самое – за исключением посещения штабного телеграфа – повторилось и во второй раз, когда Нарышкин после разговора государя с графом Фредериксом отправился около 6 часов вечера к генералу Рузскому за этими же самыми телеграммами. Конечно, все это мелочи, быть может, и характерные, но не меняющие сущности главного события. Все же сам генерал Данилов «считает необходимым в интересах исторической точности останавливать внимание своего читателя» на таких известных ему подробностях. Поэтому и мне, лишь в целях исторической истины, приходится внести эти поправки в рассказ начальника штаба Северного фронта, за которые он, надеюсь, на меня не посетует: память всякого человека, находившегося притом в нервном состоянии, может порою легко ему изменять.