Читать «Как открыть третий глаз: практика пробуждения интуиции» онлайн - страница 15

Однако каково же было разочарование нашего звонаря, когда, придя в городской архив, он узнал от седого архивариуса — давнего друга своих прадеда и деда, — что много-много лет тому назад документ этот сгорел. Да, сгорел! И удивляться тут совсем нечему: в городах, где так много башен и так много колоколов, пожары не являются редкостью. Так случилось и тогда — был пожар. А если уж пожар случается, тот тут ничего не попишешь, ведь рукописи, как известно, горят; число же всех городских башен было записано рукою мудрого арифметика, то есть было рукописью. И звонарь ушел из архива ни с чем. Пришел на свою башню. Да, звонарь считал самую большую башню в городе своей. И колокол — самый большой в городе — считал тоже своим. Настроение было грустным у звонаря, ведь он впервые в жизни не смог сделать то, что задумал: не смог не только посчитать все городские башни и все городские колокола на этих башнях, но и не смог даже найти те подсчеты, что в давние времена осуществил мудрый арифметик. Подошел к колоколу звонарь, ведь время приближалось уже к тому полуденному часу, когда следовало звонить. Взялся он за колокольный язык и было уже собрался ударить языком по стенке колокола, но — не смог. Почему? Прежде никогда ничего подобного не было… Колокол отказывался звонить! Тогда звонарь попробовал приложить больше силы, чем прикладывал всегда, когда звонил в колокол, но и тут никакого звука не последовало. И сколько ни пытался в тот час звонарь выполнить свою работу, ничего у него не вышло.

Город между тем заволновался. Никто не мог припомнить того, чтобы когда-нибудь было подобное — чтобы самый большой колокол не звонил в полдень. Даже не могли припомнить, чтобы колокол не звонил в полночь, так чего уж тут говорить о полуденном звоне. Но больше всех отсутствие полуденного звона удивило и даже испугало всех ныне здравствующих старых звонарей: отца, деда и прадеда. Отец и дед нашего звонаря громко сокрушались, сетовали, сердились — сердились на то, что не могли понять, почему самый большой колокол в этот раз не стал звонить. И только прадед не сокрушался, не сетовал и не сердился. Прадед глубокомысленно молчал. А и дед, и отец, и сам звонарь знали, что если прадед молчит, то это означает: прадед что-то знает. Впрочем, прадед знал не просто что-то, он знал если не все, то, по крайней мере, почти все. Знал он и то, почему сегодня колокол не зазвонил. И когда его сын и его внук перестали сокрушаться, сетовать и сердиться, то прадед им и правнуку своему все объяснил: