Читать «Инстербург, до востребования» онлайн - страница 75

В конце этого письма я хотел бы отметить, что я жид, масон, сатанист, агент ФСБ и серийный убийца, а в футляре для скрипки храню ампулы с ядом.

Но привычка говорить правду (тебе этого не понять, тебе она не грозит) мешает мне это написать.

Я не отношу себя к определённой религиозной, социальной или политической группе, и даже моя национальная принадлежность мне, в общем-то, последние несколько лет безразлична.

Удаляю этот комментарий вместе с аккаунтом, который на пару часов завёл только ради тебя. Поверь, Жанна: это лучшее, что может сделать для тебя человек.

А теперь иди и сдохни. И побыстрее. Это, в общем-то, говорю не я,

а мир как воля и представление,

если можно так выразиться.

Тебя ждут. Для удобства можешь думать, что в Валхалле.

А, блядь, забыл:

предупреждаю:

этот твой журнальчик тоже запилят.

Мы скоро встретимся. Очень скоро.

Скажи спасибо, что предупредил.

М. Р.».

Мутная вода под мостом. Медленно крошащиеся края льдин.

Куски льда словно куски сахара в пустом кипятке.

В тот день у них дома закончился чай, мать спала, выпив полпачки димедрола, который неизвестно где достала — украла, наверно, потому что в черняховских аптеках его не продавали. По крайней мере, в ближайшей. По крайней мере, без рецепта.

Магазин ещё работал, но она чувствовала, что не может выйти из дома, потому что во дворе снова буду валяться шприцы и мусор, а сосед, пьяно ухмыляясь, спросит: «Жанка, ты чё хлеб такой дорогой берёшь, и почему на тебе такая рухлядь надета?» И на этом фоне общежитие покажется отелем «Chelsea», но в общежитии много чужих, и если бы можно было не слышать посторонние голоса, а не только не видеть весь этот шлак, и ещё: чтобы её поместили в невидимую непрозрачную капсулу. Досчитала до трёх и шагнула за порог.

Учёный древнего мира сказал: Noli tangere circulos meos.

А у меня нет даже чертежей.

Это не ворованный воздух вокруг, это пустота.

Она отключила телефон, потому что невыносимо было бы услышать звонок, неважно, от кого.

Не всё ли равно, какой ты нации, если ты не свободен,

не всё ли равно, что ты говоришь,

если больше всего тебе нравится молчать.

Если очень хочешь выговориться — молчи.

Говори только тогда, когда кажется, что это блядское солнце станет чёрным, если ты промолчишь.

Нет — когда ты уверен, что станет.

Но как ты можешь быть уверен в этом, если никогда не бываешь в чём-то уверен,

кроме того, что все они лгут?

Этот голос в голове.

Тот, что снаружи, окликает уже полминуты: «Девушка! Стойте! Да стойте же!»

Высокий белобрысый парень, с ним ещё двое и худая сильно накрашенная шатенка с искусственным загаром. Разжившаяся деньгами гопота. Семечки, бутылка дешёвого пива, всё, как обычно.

— Стой, сука, ты знаешь, что твоему другу пиздец, если мы его ещё раз увидим? Он нам за герыч до хуя задолжал!

Они берут её в кольцо, остальных людей мало, и они проходят мимо. Люди этой страны готовы вмешиваться только в чужую личную жизнь, вас могут разрезать на куски днём на площади — никто не подойдёт.

Да было бы и странно, если бы подошли. Это же люди, а вы от них добиваетесь благородства и понимания.