Читать «Слава героям. Стихотворения» онлайн - страница 3
Федор Сваровский
В поисках ответов на эти вопросы обратимся к анамнезу. Метод, позволяющий религиозно мотивированному автору (а Сваровский религиозно мотивирован) воплощать свои мотивации в принципиально лишённом ценностных иерархий постмодернистском культурном поле, хорошо известен. Эта «ризоморфная» среда демонстрирует резкую иммунную реакцию на любые попытки поляризовать её внешним авторским воздействием: автор, пытающийся выступать в ней на основании каких-то метафизических метанарраций, порою просто уничтожается – вдруг оказывается, например, что высказывался вовсе не автор, зато его устами говорила сама культура, или сам язык как высокорганизованный организм, и что сказано было совсем не то, что задумывалось, и что вообще ничто не имеет значения. Хитрость Сваровского – и тех, например, поэтов, которых он сам причисляет к единомышленникам, – состоит в том, что субъект высказывания заранее предусмотрительно запускает в текст вместо себя дистанционно пилотируемого персонажа, неуязвимого для иронии, деконструкции и прочих разрушительных воздействий, своего рода боевого поэтического робота («Все хотят быть роботами», – название первой книги Сваровского). Или, как писал он сам в одном из манифестов: «
(«Устройство жизни»)
Кто это говорит? С какой интонацией? Каково выражение лица говорящего? Непонятно, да и неважно, потому что это не лицо, а маска, причём такая маска, как в античном театре, – резонатор, усиливающий звук, позволяющий ему звучать отчётливо и убедительно. Возможно, тут имеет смысл вспомнить несколько громоздкий термин «постирония» или «противоирония»:
ПРОТИВОИРОНИЯ (counter-irony, trans-irony) – ироническое остранение самой иронии, характерное для стадии «прощания с постмодернизмом» в литературе «новой искренности» или «новой сентиментальности», от Венедикта Ерофеева до Тимура Кибирова. Термин предложен филологом Вл. Муравьевым в предисловии к поэме Вен. Ерофеева «Москва – Петушки». Противоирония так же работает с иронией, как ирония – с серьезностью, придавая ей иной смысл. Если ирония выворачивает смысл прямого, серьезного слова, то противоирония выворачивает смысл самой иронии, восстанавливая серьезность – но уже без прежней прямоты и однозначности… Нельзя сказать, что в результате противоиронии восстанавливается та же серьезность, которая предшествовала иронии. Наоборот, противоирония отказывается сразу и от плоского серьеза, и от пошлой иронии, давая новую точку зрения – «от Бога». Что человеку не нужно, то ему и желанно; в промежутке между нужным и желанным помещается и святость, и пьянство; величайший человек не больше этого промежутка, и ничтожнейший – не меньше его. Противоирония оставляет для иронии ровно столько места, чтобы обозначить её неуместность.
