Читать «Призрачные поезда» онлайн - страница 25

– Ты говоришь правильно, вполне правильно, Трофимушка, и я готов подписаться под каждым твоим словом. Но ты не осознаёшь, что идёт война, что мы находимся в таком же положении, как Александр Невский, который из-под покрова Ижорских лесов наблюдал, как рыцари высаживаются на берег со шведских кораблей, разбивают лагерь. И только представь себе, что Александра Ярославича в этот момент охватило бы нравственное терзание: вместно ли нападать исподтишка, вместно ли поднимать меч на спящих? – и пока он колеблется, пока растлевает свою волю этическими сомнениями, – противник соберёт в кулак силы и навалится всею массою.

– Но мы не…

– Мы сражаемся с варварами, Трофим, хотя бы они и происходили из культурнейших областей Востока и Запада. Гуманистам нечего делать на войне. Тот, кто проявляет слабость, проигрывает. А тот, кто проигрывает, погибает. Да, я осознаю, что я говорю жестокие вещи, Трофим, но весь мир вокруг нас жесток. Внутренний покой устанавливался не при демократии, которая не что иное как власть ничтожеств, но при сильной государственности, при твёрдой руке. Возможно, мы все погибнем. Я не знаю наверняка, буду ли завтра в это же время я вести с тобою светскую беседу, или же я повисну вместо украшения на фонаре в Александровском саду. Я знаю, что я безжалостен. Не только по отношению к друзьям и врагам, но и по отношению к тебе. Ты можешь ненавидеть меня. Я пойму. Однако настоящие офицеры всегда ставили своих сыновей на самых опасных участках. – Его голос дрогнул.

Он просительно, ласково смотрел на меня, и я с ясностью вспомнил события предпоследних дней: и как он в течение двух часов дал интервью сначала газете «Коммерсантъ-Daily», а затем «Чёрной сотне»; как он вёл потайственные переговоры с Администрацией Президента, с Воспитательным домом, с оккупационными властями рейхскомиссариата «Ост»; вспомнил и то, что его любимый внук, вроде бы… Колюнок (пошлость или нет? не могу решить) служит с полковником Рудиным в «Мёртвой голове».

– Не знал, что в ваш офицерский кодекс включено двурушничество, – непроизвольно вырвалось.

Генерал по-прежнему смотрел на меня, и я с внезапной жалостью ощутил, насколько он стар. Табачные веки, зернистое родимое пятно. Устал, бесконечно устал… Он точно окаменел, и только рука – машинально, нет ли? – всё дальше отклоняла рычаг против часовой стрелки. Нарастает грохот колёсных пар, злее шипение тоннельного эха. Дрезина мчалась быстрее, намного быстрее оговорённых двадцати в час!