Читать «Былина о Микуле Буяновиче» онлайн - страница 12
Георгий Дмитриевич Гребенщиков
— А баба Устинья спит?
Дуня, чуть всколыхнув плечами от задрожавшего в ней смеха, посоветовала:
— Не знаю. Погляди.
В этом бесшумном и улыбчивом смешке, в этом колыхании плеч, было столько сдерживаемой ласки, силы и не разбуженной страсти, что Илья невольно загляделся на нее, развел руками и на полуслове захлебнулся:
— Дуняшка! Ну, вот ей Богу…
— Не сплю, не сплю! — послышалось насмешливое с печки. — Чего это тебя мать-то от нас гонит? Чумные мы што ли?
Илья пригнулся, чтобы баба не видела и протянул Дуне руку. Та его шлепнула по руке и Илья ответил бабушке:
— Она боится, што ты меня к Дуне приворожишь.
— Болтай, ботало, да не бесперечь! — отозвалась старуха. — Петрован-от приехал с пашни?
— Снопы складывает.
— А ты чего же не подсобляешь?
— Один управится. Удалый!
Илья сел у стола на лавку, запрокинул голову и захохотал так, что бабушка свирепо поднялась на печке.
— Чего ты ржешь, конь необузданный!
— Хи-хи-хи! — визгливо хохотал Илья, — Я сегодня прямо надорвался хохотамши.
Дуня, не зная над чем смеется-заливается Илья, невольно поддалась его смеху.
Бабушка тоже засмеялась, даже хлопнула себя по бедрам от удивления, что смеется без причины.
— Ну, чего мы надрываемся? — удивилась Дуня.
— Да как же… Петрован-то… — прыгающим голосом выбрасывал из себя Илья мальчишески визгливое, — Как зачнет рассказывать про жисть свою… Ну, прямо, терпеть не можно! Краюшка у ево застыла, он погрызет ее да што-нибудь и сморозит. А сам хоть бы на волосок ухмыльнулся.
Смех Дуняши вдруг потух. Она вытерла фартуком лицо и тихо вымолвила:
— Целый день не евши. Понятно, ему не до смеха.
— А вам тут хахоньки! — сказала баба Устинья и снова стала строгой и нахмуренной.
И смех Ильи уже не казался смешным, когда он продолжал:
— Положит краюшку-то за пазуху и говорит: ежели, говорит, не оттает, значит сердце мое студнем стало. Значит, говорит, и бабу возле сердца не согрею. Дак ведь так-то не сказать! У него ловко слово к слову-то приходится. Терпеть не можно!
Но на смех Ильи с глубоким вздохом отозвалась старуха:
— Нужда да горе заставит сквозь слезы шутки глотать. Горе — не пряник. Хвастать им не доводится.
Старуха помолчала в тишине избы. Задумался Илья. Затихла Дуня.
— У меня вот тоже скоро ни сил, ни голоса не хватит руганью да криком отбивать заробленное у людей.
И точно боясь, что мало остается время в жизни, а время дорого, она опять схватила прялку и прикрикнула на Дуню:
— Што же ты, девка, ручки-то сложила? Хоть бы рубашонку-то Микулке дошивала. С коих пор она валяется? Да и свеча-то зря горит.
Покорно подошла Дуня к сундуку, с печальным звоном отозвался ей затвор, и розовый, шумящий ситец взяли отогревшиеся, но еще красные от долгого рабочего дня руки. Села у стола, напротив Ильи, придвинула к себе свечу и стала шить.
Притих, залюбовавшись ей парень, но вскоре румяное, до смуглоты нажженное морозами лицо его снова заиграло в озорной улыбке.
— Помнишь, Дуня, как ты меня в Бога веровать учила?
Дуня помолчала, только слегка улыбнулась.
— А ты неужто все-таки в монашки собираешься? Ты бы сперва замуж сходила, да нагрешила бы побольше, а опосля уж и спасайся, а?.. Ххе-е-хх-а-а!..