Читать «Ханство Батырбека» онлайн - страница 23

Батырбек согласился и вздрагивающим, полным жуткого страдания и пригнетенности голосом повторил только:

— Ой, аллах, аллах… Ой, остапыр, аллах!..

Поставили рядом всех верблюдов и, спешившись, сели под них… Но тотчас же поняли, что так можно пристыть к месту и приморозить к земле верблюдов и лошадей. Видно было, как крупные лапы верблюдов, погруженные в разжиженный снег, оковывались льдом, и животные с трудом выдергивали их из снега и переставляли на другое место.

— Надо ехать!.. — заговорил Сарсеке. — А то мы примерзнем… Надо хоть куда-нибудь да ехать, но не стоять!..

Батырбек и не думал на этот раз рассердиться на своего слугу и покорно, повторяя все те же плаксивые слова и, шурша отяжелевшей одеждой, снова сел на обмерзшее седло.

Караван двинулся медленно, едва переступая обледеневшими ногами, скользя и проваливаясь в глубоком снегу.

Хотя дождь и утих, но не переставал и мелко сеял, как осенью. Стало совсем темно, и киргизы ехали неведомо куда, затерянные в безлюдной степной пустыне…

Байгобыл в эту ночь был у табуна сам со своим и Карабаевым сыном.

Табун был от аула далеко, и когда пошел дождь, Байгобыл, старый и опытный пастух, чтобы не обморозить лошадей, загнал их на одну из сопок, на бесснежный и каменистый склон. Но, делая это, он не думал, что дождь будет так обилен и продолжителен. Когда с наступлением темноты полил настоящий ливень, Байгобыл, оторопев, но, не потеряв спокойствие духа, догадался, что после дождя должен наступить мороз и могут погибнуть не только жеребята и таинчи, но и взрослые лошади, перемокнув и замерзнув на месте.

Кроме того, он сообразил, что если к утру наступит холод, то вся степь покроется скользким льдом, и скот не будет в состоянии дойти до аула…

Громко и торопливо забасил Байгобыл, созывая своих помощников и приказывая им как можно скорее заворачивать скот и гнать вслед за ним домой… Он поехал впереди табуна, отыскивая наиболее прямое направление к аулу и то и дело, подавая голосом знать, куда надо ехать.

Мокрый, в огромной намокшей капе, он ехал шагом, то и дело, ныряя в размокшем глубоком снегу. Но вот лошадь под ним обессилела и стала…

Он понимал, что идти пешком теперь немыслимо. Он должен брести в водянистом снегу и, черпая его в плохие обутки, отморозить ноги. Остановившись, он долго ждал в раздумье, и когда мимо него проходили лошади, поймал одну и, не переседлывая, пересел на нее, бросив прежнюю. Но эта лошадь оказалась слабой, обессиленной бескормицей и скоро легла, протащив его не более версты. Тогда, стоя в мокром снегу, Байгобыл почуял, что теряет уменье думать и понимать… Обувь его уже промокла, и ноги шлепали в воде.

Он дрожал всем телом и стучал зубами, не понимая, что ему надо делать…

Вдруг он начал кричать громким, протяжным, воющим криком, но никто не слышал его, и он понял, что кричать бесполезно. Сзади приблизился негромко плачущий и словно застывший в полусогнутой позе на понурой измученной лошади молодой киргизенок. Это был сын Байгобыла — Куанышка.

Увидев сына, Байгобыл взвыл отчаянным жалобным воем и, точно озлобившись на кого-то, быстро зашагал вперед, увязая в разжиженном и тяжелом, как песок, снегу.