Читать «...Но еще ночь» онлайн - страница 12

Советской (симметричной) фигуре рабочего противостояла асимметричная немецкая. Было бы странно, случись эта кристаллизация не в Германии, а где-нибудь в другом месте, настолько она отвечает той специфичнейшей черте немецкого характера, которую Р. Сафрански в свой книге о романтизме непереводимо назвал «eine deutsche Affäre» (афёра, но не в обязательном русском смысле мошенничества, а во французско-немецкой полисемии шашни, сделки, истории, в которую вляпался). Можно было бы и здесь проследить цепь трансформаций образа, и мы не ошиблись бы, ища эмбриональные формы рабочего уже в «страннике» романтизма, в ницшевском «дионисизме» , в клагесовской душе, защищающей жизнь от духа, в «ч еловеке мужества» Ратенау, в зомбартовской «расточительной» , «сеньоральной» натуре. Знаменательно, что перед окончательным превращением в рабо ч его ряд замирает в образе героя , того самого, с низложения которого когда-то начался и продолжился буржуа . Формула, в 1906 году, была найдена Артуром Мёллером ван ден Бруком: «Мир принадлежитгерою, а неторговцу » — в предзнаменование ближайшей смертельной схватки наций: немецкой и английской. В 1915 году Зомбарт внес её в заглавие своей книги «Торговцы и герои» , состоящей из трех разделов: «Английское торгашество» , «Немецкое геройство» и «Миссия немецкого народа» , причем то обстоятельство, что автор, изобличающий торгашеский дух с неистовством первохристианина, сам был национал-экономом мирового ранга, лишний раз говорит о том, насколько прав цивилизованный мир, когда опасается немцев ( «гуннов» , как их до последнего времени величала королева-мать, а некоторые английские газеты называют и по сей день), и насколько исчерпывающе выразил писатель Эренбург чаяния цивилизованного мира в приснопамятной формуле «Убей немца!» … Переход в рабочего ознаменовал лишь очередной виток в эскалации проблемы. Поскольку победивший торговец естественным образом сохранял прежнюю марку, искать себе новое соответствие с ним приходилось побежденному и униженному герою , и тут уже фигура рабочего — с его яростным послевоенным вламыванием на сцену в России и Европе — напрашивалась сама собой. Со вторым, послевоенным, поколением немецкой консервативной революции марксизм получил более благоприятные шансы на рецепцию; теперь он появился уже не в прежнем обуржуазенном обличии, а в большевистском подлиннике, стягивая в себя и потенцируя в себе мировые энергии и потоки ненависти к победившему упырю. Было ясно, что если Германия проиграла миру войну, и даже не столько на фронтах, сколько уже в послевоенное, версальское и веймарское, время, то более глубинные причины этого лежали не в плоскости цифр и статистик, а в неадекватности сторон, где мировой английской армии противостоял не немецкий рабочий , а, как со сногсшибательной очевидностью оповестил об этом Шпенглер, «невидимая английская армия, оставленная Наполеоном после Иены на немецкой земле».