Читать «Океан времени» онлайн - страница 61

Николай Авдеевич Оцуп

«Должно быть, тесно под землей…»

Должно быть, тесно под землей, Когда лежишь, зарыт, Но жить не легче над тобой Зияет и кружит Простор, огромный до того, Что лучше не глядеть в него. И не глядишь, но разве здесь Без неба, взаперти Всю боль, и стыд, и холод весь Легко перенести?

«Свободный до последнего дыханья…»

Свободный до последнего дыханья, Как эхо, угасал божественный арап. Почти не ведая, что смерть — этап, Он как бы говорил живому: до свиданья. Мучительно и страшно умер Блок: С собой и с жизнью исступленно честный, Он над провалом в холод неизвестный С себя, как рубище, любовь к земле совлек.

«Боюсь пространства, падающих звезд…»

Боюсь пространства, падающих звезд Не выношу, как головокруженья, И так вступаю на высокий мост, Как будто от малейшего давленья Он может рухнуть и ко дну пойти… А вечером, примерно с девяти, Когда в одно провалы и заборы Сливаются и нет нигде опоры, — Все, все, что составляет жизнь мою, Все повисает «бездны на краю».

«В жизни, которая только томит…»

В жизни, которая только томит, В небе, которое только зияет, Что же к себе человека манит, Словно свободу и мир обещает? Вам не хотелось в прохладе полей Или в вечернем дыму раствориться? Вы не искали могилы своей? Но отчего же, не в силах молиться И не умея томленье прервать, Мы обольщаемся снова и снова И, безрассудные, ищем опять Дружбы и нежности, света земного?

«Все будет уничтожено, пока же…»

Все будет уничтожено, пока же Мы любим, самой смерти вопреки, И пальцы детских ног на летнем пляже, И голубя на глине коготки. И многое еще… Но только мало Всей прелести земной, чтоб перестало Из этой жизни влечь всего сильней В то смутное, что кроется за ней. Так долго мы искали, как умели, Для мира объяснения и цели И научились только день за днем (Не разрубив узла одним ударом) Довольствоваться тем, что вот — живем, Хотя и без уверенности в том, Что надо жить, что все это недаром.

На западе оно заходит

На западе оно заходит. С юга На северо-восток по радиусу круга, Пути не замечая, — мысль моя Меня перенесла в гранитные края Твои, пустынная и чудная столица Недавних грозных лет: и голоса, и лица Таких-то (Гумилев, и Блок, и Сологуб) Не только узнаю, но различаю губ, Читающих стихи, такие-то движенья… Их больше нет в живых, но для меня они Живые. Все, чему дарили в оны дни Мы сердце, воскресает. Продолжаю И в Царское Село оттуда попадаю, И гимназических товарищей моих Встречаю, и они со мной среди живых. На западе оно заходит… Имена Священные, которыми она, Европа, и сама священная, богата, Всем говорите вы о там-то и тогда-то Родившихся и живших. Только их Никто из нас, еще сейчас живых, Не мог живыми видеть. Отчего же И эти с нами до конца, и тоже Участвуют во всем, чем мы живем… Я Дюрера люблю, и на его любом Рисунке отдыхает взор духовный. Он этого хотел, не правда ль? И любовной Я благодарностью обязан двум другим: Творенье вновь сотворено одним В капелле той на потолке и стенах… А станцы, где другой в достойных сценах Так (о бессмертии) восстановил Беседу мудрецов, что умереть забыл… Все живо, что любовь к себе и восхищенье Умеет (даже в нашем поколенье Измученных чудовищной войной И революцией, а главное — собой) Свободно вызывать. Прими спокойно Все то в себя, что победить достойно Забвение. Восток и Запад… И закат Чудесен, и восход, и в жизни, как возврат Светила щедрого, и принял я твою Жизнь драгоценную… К чужому бытию Не только не ревнуешь ты — стократы Усиливаешь свет чужих заслуг. Богаты Особенных людей прекрасные дела, Ты для меня всему какой-то придала Необходимости и благородства Последний блеск… Недаром нет и сходства Сегодня у меня с тем, чем я раньше был: В душе, как бы очищенной, вместил Я все, что в ней тогда не находило места. Мне мир в приданое ты принесла, невеста.