Читать «Единственные» онлайн - страница 110
Далия Мееровна Трускиновская
Рома, несколько раз получив суровое вразумление от Ивана Дмитриевича, стал бдителен и уже мог точно сказать, когда Илона пила накануне. Но ничего не изменилось – ему была нужна только она, он для нее берег себя, и настал день, когда он сказал прямо:
– Илона, нам надо поговорить. Мы уже не маленькие. Я все про тебя знаю. Ну, в общем… в общем, будь моей женой.
– Ромка…
– Да. Я постараюсь быть хорошим мужем.
– Ромка, ты очень изменился.
– Может быть. Я не заметил.
– Ты перестал улыбаться…
Илона чуть было не сказала: улыбаться, как городской дурачок. Но удержалась. Теперь она не смотрела на Рому свысока, более того – малость его побаивалась.
– Да, я перестал улыбаться, – согласился Рома. Теперь ему самому было стыдно за прежнюю суетливость. – Я тебя люблю, я все про тебя знаю, сюрпризов не будет. Давай поженимся.
– Но я не хочу быть твоей женой, Ромка. Погоди, не перебивай! Я вообще ничьей женой быть не хочу!
«Так, так… – прозвучал голос Яра. – У тебя есть единственная любовь. Ты иногда о ней забываешь, сестренка, но это ничего…»
– Это я вижу. Но я советую тебе согласиться. Ты ведь выпиваешь, Илонка. Я не дам тебе пить, я вытащу тебя из этого болота…
– С чего ты взял, что я в болоте?
– У тебя глаза стали другие. Не такие, как раньше. Помнишь, ты мне сказала, что любишь другого? У тебя тогда глаза горели. А теперь потухли. Думаешь, я не знаю, почему?
– Я и теперь его люблю… – очень тихо сказала Илона. – Он мой первый, понимаешь? Первый и единственный. Уж ты-то должен понять…
– Плохо…
– Плохо…
Илоне действительно было жаль Рому. Варвара Павловна как-то разумно заметила: так, как этот, тебя никто любить не будет. Но насильно мил не будешь, место занято, хотя тот, что занял, понемногу теряет человеческие черты, они осыпаются, как чешуя с давно помершей и высушенной на ветру рыбины, а остается неведомо что – голос на кассетах, не более, потому что память уже не может воскресить прикосновения, что же до поцелуев – неизвестно, которые принадлежат Буревому, а которые – Яру.
После разговора с Ромой она купила бутылку дешевого коньяка, зашла домой переодеться, чтобы ехать к Нюше, да дома и осталась.
Мать возилась в спальне, Илона сидела на кухне и творила обряд. Перед ней были две рюмки, налитые чуть не всклень.
– Твое здоровье, Андрюшенька, мечта моя драгоценная, – говорила она полной рюмке, а другую поднесла к губам. – Как ты там комиссаров изображаешь? Хорошо ли за комсомольский задор нынче платят?
Начитавшись речей Брежнева и всего Политбюро ЦК КПСС, Илона утратила последнее уважение к партии, правительству и комсомолу, оставила лишь некоторую душевную привязанность к профкому, потому что оттуда иногда шли блага, вроде автобусной экскурсии или новогоднего продуктового пакета. Ее даже удивляли редакционные комсомольцы – они еще были энтузиастами.
Буревой в образе рюмки ничего не ответил.
– А меня замуж зовут, слышишь? Может, выйти? А то все одна да одна – между прочим, по твоей милости!