Читать «Крутые горки XXI века: Постмодернизация и проблемы России» онлайн - страница 120

Человек предпочитал жить в одиночестве, но переход к такому образу жизни становился не печальным концом сказки, а, скорее, ее началом. Тот, кто уходил в одиночное плавание, начинал выстраивать сложную систему связей с множеством разного рода людей, позволявшую ему не чувствовать себя одиноким.

Жизнь современного одиночки перестает быть частью огромной машины по производству детей, валового продукта и государственной мощи, а превращается в своеобразную игру, где пробуют, обжигаются, начинают сначала и долго ищут то состояние, в котором человек, наконец, чувствует себя комфортно.

Иными словами, он предпочитал становиться одиночкой не потому, что уходил от мира, полностью разочаровавшись в нем, а потому, что хотел по-настоящему открыться миру, реализуя все свои возможности.

Американский социолог Эрик Кляйненберг отмечал: «Массы людей решились на этот социальный эксперимент потому, что в их представлении такая жизнь соответствует ключевым ценностям современности — индивидуальной свободе, личному контролю и стремлению к самореализации. Жизнь в одиночестве дает возможность делать то, что мы хотим, когда мы этого хотим и на условиях, которые мы сами устанавливаем. Такое существование освобождает от необходимости учитывать требования и желания нашего партнера, позволяет сконцентрироваться на том, что важно для нас самих» [Кляйненберг 2014: 24].

Оказавшись один, человек выходит на охоту за самым главным — за смыслом своей жизни. В этих поисках он может потерпеть полный крах, не найдя смысла и утратив ту прочную жизненную основу, которую имел в традиционном обществе. Но может и преуспеть, обретя множество новых контактов — на работе, в группах по интересам, в социальных сетях, в туристических поездках и т. д. Кляйненберг даже полагает, что именно одиночки представляют собой наиболее активную часть современного мира: «...есть все основания утверждать, что живущие в одиночестве люди компенсируют состояние повышенной социальной активности, превышающей активность тех, кто проживает совместно, а в городах, где много одиночек, бурлит культурная жизнь» [Там же: 25]. При этом многие люди, с которыми беседовал социолог, утверждали, что «жизнь в одиночестве позволяет им оградить себя от стресса, давления социальной и особенно профессиональной среды» [Там же: 117].

Семейный человек прошлого всегда являлся удобной для государства фигурой, поскольку в подавляющем большинстве случаев становился производителем детей. А государству отнюдь не безразличен был рост народонаселения. Ведь подраставшие дети становились пушечным мясом или налогоплательщиками. Одних призывали под ружье, чтобы крепить государственную мощь на фронте, другие превращались в работников тыла, без которых армию не удавалось прокормить и вооружить. Но в любом случае семья была для агрессивного государства прошлого чем-то вроде производственной ячейки. Чем-то вроде предприятия по изготовлению людей, обязанных служить царю и отечеству.