Читать «Балалайка» онлайн - страница 24
Андрей Ильин
– Ой да ой. Оо-о-ох! Жизь моя горемычная…
Но среди стонов и охов нет-нет да вспомнит про балалайку заветную. Нельзя ему без нее. Никак нельзя!
Как затихнет Ванька, сыны на приступочку встанут, овчину толкнут, крикнут:
– Помер, что ли?
Ванька поднимет голову да и снова упадет. Сыны сплюнут, выматерятся и дальше пойдут. Ну живучий тятька! Уж как скелет высох, в гроб краше кладут, воняет, как рыба тухлая, – а все живой!
И только младшенький сынок то воды ковшик принесет, то хлебца. Но только Ванька ни хлебца не ест, ни воды почти не пьет. Видно, совсем помирать собрался.
– Может, тебе репы пареной или пряника медового? спрашивает сынок младшенький. – Может, тебе соломки под бок набросать для мягкости?
Ничего Ваньке не надо, только балалайку отцову услышать, струнку пальцем тронуть.
Отправился тогда сынок младшенький к купцу.
– Дай балалайку хоть на денек. Помирает батька, балалайку просит. А как он помрет, я тебе ее верну.
– Я бы дал, да убыток терпеть не могу, – отвечает купец, вот кабы у тебя рубль серебром был, тогда я всей душой.
– Нет у меня денег. Ничего нет.
– Не может такого быть. У каждого человека что-то да отыщется. Не деньги – так мануфактура какая, не мануфактура – так знакомцы в суде или околотке, не знакомцы – так сестрица-раскрасавица, не сестрица – так руки собственные. Пойдешь ко мне в услужение на год – отдам балалайку. Работать будешь за харчи да за спасибо. Если согласный – бери балалайку сегодня на день, а через год насовсем.
На том и порешили.
Взял сынок Ванькин балалайку, в тряпицу завернул, под рубаху сунул и понес домой.
Ночью, когда братья уснули, развернул и стал тихонечко пальцем по стрункам тренькать. И такая музыка у него нежная, такая сладкая выходила, что даже мыши в подполье скрестись перестали.
Услышал Ванька на печке балалайку, замер, думал померещилось. Вынул голову из-под овчины – нет, точно, играют струнки, переливаются звуком, словно звездочки в небе.
Тень-тень-трень-тень-тень…
Защемило, защипало глаза. Хорошо-то стало, спокойно. Вернулась тятькина балалайка. Плачет Ванька, слезы на печку капают, и будто горечь с ними выходит. По капельке. По капельке.
Да как же можно было балалайку продавать? Как без сладости такой щемящей жить можно?
А сынок Ванькин уж не слышит и не видит ничего. Припал щекой к балалаечке, щиплет струнки, перебирает пальцами, и так у него ловко, так славно выходит – слушал бы и слушал. Будто не балалайка это играет, а ветер луговой шумит, речка в камнях журчит, птахи лесные щебечут, девки на околице хороводы поют. Тянет Ванька голову вверх, встать пытается. Хочет он сынку своему младшенькому сказать, чтобы не отдавал он дедову балалайку хоть за бычка, хоть за дом, хоть за тыщу рублей. Нельзя балалайки лишаться. Непродажная она. Счастье в ней. Жизнь в ней. Дедова жизнь, Ванькина, сына его и его сынов и внуков. Нельзя без балалайки. Пытается встать Ванька, а не может. И страшно ему, что не выскажет он думу свою заветную, не успеет главного передать. Кричит Ванька, а выходит сип глухой. Перехватило ему глотку тоской смертной, будто удавкой.